Андрей Остальский - Жена нелегала

— Я книгу читала — Кена Кизи.

— Ну, значит, имеете представление, что было с главным героем в конце. Вот и Юра стал таким.

Джули закрыла лицо руками.

— Беда в том, что не могу добиться, что они с ним конкретно делали. Пыталась узнать. Отца умоляла помочь. Нет — ни в какую… Но так, постепенно, на ощупь начинаю что-то понимать. И есть небольшой прогресс. Он уже одевается, раздевается. Ходит по городу. Знает, как улицу переходить. Еду может положить себе в тарелку сам. Понимает простейшие задачи. Речь полностью поражена — это уж они расстарались. Читать и писать тоже не в состоянии. Но получается даже с ним общаться. В некотором роде. И главное — лицо теперь не такое уж бессмысленное. Ухмылки идиота больше нет. Но и никакой улыбки. Просто полное безразличие ко всему. Знаете, как бывает при тяжелых формах аутизма? Отсутствуют любые эмоциональные реакции. А если они есть, то запрятаны внутрь и никак на поверхности не проявляются.

Говоря все это, Лиза вдруг открыла блокнот, быстро написала что-то, протянула Данилину. На листке аккуратным почерком отличницы пятого класса было написано: «Хотите его увидеть?»

Данилин тут же вышел из полусонного состояния. По спине побежал холод. Своим жутким, отвратительным почерком настрочил ниже перевод. Показал Джули.

Она остолбенела. Стала смотреть по очереди на Лизу, на Данилина. Не могла решиться. Видно, страшно ей стало на секунду. Но потом преодолела себя, губы упрямо сжались, глаза сузились. Закивала энергично. И Данилину, и отдельно Лизе. Чтобы оба поняли.

«Во дела», — думал Данилин.

Лиза писала что-то еще, одновременно неся какую-то околесицу о состоянии украинского здравоохранения. Вернее, это, наверно, была не околесица, а какие-то умные и точные наблюдения, но Джули и Данилину было не до них. Они завороженно следили за Лизиным карандашом. Данилин что-то такое бубнил — изображал перевод для подслушки. Джули время от времени говорила: оу, йес. И — риалли? То есть — неужели? Риторический английский вопрос для поддержания беседы. На большее она не была способна.

Наконец Лиза закончила писать. Данилин схватил бумажку. Там было написано:

«Ровно в 10.17 будьте около филармонии, на другой стороне Европейской площади. Пройдете по подземному переходу. Я вас подберу на машине «Жигули», темно-синяя «девятка». Не опаздывайте ни на минуту, но и раньше не появляйтесь. План прилагается».

И действительно быстро и толково начертила план на следующей странице. Потом еще приписала: «Записки эти потом обязательно уничтожить». Данилин и Джули дружно закивали.

Затем Лиза встала и начала занудно прощаться на ломаном английском. Говорила, как ей было приятно, и все такое, и просила ее простить, и прощала Джули, ведь они обе — жертвы, в конце концов. Жертвы «холодной войны». Желала ей приятного возвращения на родину, и, кто знает, может быть, еще и доведется им когда-нибудь увидеться, хотя, явно к сожалению, не скоро. Потому что Юру надо оставить в покое. Иначе всем будет только хуже. А Джули отвечала все, что полагалось, и соглашалась оставить Юру в покое, но сама косила глазом в блокнот. Потом Лиза поднялась, пожала руку и поблагодарила Данилина за перевод, еще раз извинилась за вторжение. И почти уже ушла, но от двери вернулась. Что-то такое бормоча, якобы забытый зонтик искала, написала в блокноте еще одну строчку: «Мне нужны две тысячи долларов — оплатить прикрытие». Джули закивала и даже сказала вслух: «Ноу проблем». В конце концов, эта безобидная фраза могла и к зонтику относиться.

На этот раз Лиза ушла окончательно, тихонечко прикрыв дверь. А Джули сидела и смотрела на Данилина широко открытыми глазами. В них читался вопрос. На который он не знал ответа.

Джули отправилась спать, а Данилин с сомнением посмотрел на кровать в своем номере и укладываться раздумал. Знал себя — если лечь сейчас, провалишься и к десяти не встанешь. А если и встанешь, то с такой чугунной головой, таким распухшим лицом и отказывающимся выговаривать слова ртом, что только детей идти пугать. А потому отправился с горя завтракать в гостиничный ресторан. Хотя как можно было заставить себя глотать еду после такой ночи — было совершенно непонятно. Тем интереснее эксперимент, подбодрил себя Данилин.

Взял йогурт, сок, чая швырнул в чашку сразу три пакетика (Таня смешно называла их «утопленниками») — требовался чифирь. С чем-либо более твердым решил подождать. Но когда сосредоточенно досасывал йогурт, едва не поперхнулся: увидел в зеркале приближающуюся Таню. В голове успела мелькнуть безумная мысль: может, двойник? А что, раз уж пошла такая мода… Ведь представить себе, с чего это жена вдруг объявится рано утром в Киеве без предупреждения, тоже было нелегко. Через секунду, впрочем, Данилин не сомневался: перед ним неподражаемый сероглазый оригинал. Твердо решил не подавать виду, что удивился. Сказал хладнокровно: