Зазвучали стремительные аккорды, еще немного — были бы судорожными. Но нет, рискованное чувство меры ему не изменяло, Митя великолепно балансировал на тонкой грани между вдохновением и безумием. Шел по острию лезвия, не срываясь. Держал зыбкое равновесие. Знал секрет, чтоб не падать, он прост: на землю не спускаться, никогда.
Уголок зеркала, треснувший около месяца тому назад
Уже девятый день я поглощаю завтраки в загадочном пустом отеле — из постояльцев только мы с Т., Андрей и Лена, из служителей чаще всего пожилой, представительный, ужасно старомодный Иоганн — в роли портье, метрдотеля, бармена, официанта, гостиница будто специально создана для восстановления душевного равновесия. В конце концов, я пристрастилась к утренним прогулкам, нет, трехдневный перерыв отвоевала. Т. согласился мгновенно, даже без уговоров и объяснений оставлял меня здесь одну!
Блаженные три дня. Спозаранку мои соглядатаи уезжали, я оставалась одна, совсем одна! Играла Шопена и чувствовала себя хозяйкой замка. Почему всегда Шопен, почему его «Мазурки» и «Прелюдии»? Или, например, донельзя шумный до-диез-минорный «Этюд»? Счастливые люди музыканты, только тс-с, нельзя об этом вслух. Тоска грызет — или как еще говорят, гложет, не хочешь о ней говорить… Этюд Шопена тоску отменяет, преображает в напор и ярость бурного потока, ты снова полна энергии, готова сражаться!
Рискованные игры с собственными чувствами. А что уж говорить о чувствах других? Наверное, можно сыграть вот так — и отправиться с объяснениями в любви к практически постороннему человеку, потому только, что думала о нем, играя. Да и замуж так можно выйти — в порыве, на волне переживаний, продиктованных музыкой, написанной кем-то другим. Никогда не поймем, любил Шопен кого-нибудь или только в вечной погоне за вдохновением идеализировал — не объект желания, но собственное «я», размноженное желанием. Музыканты не умирают. Я так много знаю о Шопене, казалось, я знаю каждый его шаг — и только совсем недавно с изумлением поняла: подробностей его смерти я в биографии не выискивала. Более того, меня никогда это не интересовало. Какое отношение имеет одеревеневшее, окаменевшее в какой-то момент тело измученного чахоткой человека — к автору божественной музыки? Жизнь Шопена продолжается по сей день, и я не нахожу в этом ничего странного. Это правда так. Это правда.
Я будто родилась заново за эти три дня, планы походов даже вызывали воодушевление. Ясным днем мы ездили в Монтре. Правда, ясным день продержался часов до трех пополудни, потом начался дождь — легкий, едва ощутимый. Неправдоподобный дождь, как и сам городок, впрочем.
В парке целая аллея скульптурных странностей: бюсты звезд джаза — прямо из земли торчат, фигура Набокова, сидящего на «зависшем стуле» — чуточку поодаль, но в одном ряду — уверена, многие туристы, издали уж точно, принимают его за джазового композитора. Торчащие головы джазистов раззадорены пением, автор старательно зафиксировал вдохновение портретируемых.
Да, все так: мраморный музыкант — музицирует. А мраморный писатель сидит на падающем стуле, глубоко задумавшись.
Набоков даже в уединении оставался светским львом, а вовсе не чудаком-отшельником. Выбрал дорогущий отель, как только появилась возможность, поселился в прелестном городишке, напоминающем Монако, в роскошных апартаментах комфортабельного отеля. Заявлял, что если б мог — жил бы только в гостиницах, но непременно в лучших, престижнейших. Отчего-то писателей притягивает обезличенная, вежливая отчужденность супергостиниц. Да разве только писателей? Недавно актер — хороший актер, ныне здравствующий и в расцвете лет — заявил, что предпочитает отели с дворцовыми интерьерами. Там он себя чувствует дома. Но странно, он из очень небогатой семьи, родители только что не нуждались… когда и где он мог привыкнуть к стилю рококо в собственной спальне?
Сегодня у нас с Т. отдых от всего и от всех, он уже не в состоянии больше исследовать окрестности, так я именую наши развивающие походы. Лена с Андреем отправились в Женеву, кроме романтического путешествия в предпоследний день, у Елены есть серьезные поводы провести там как можно больше времени. Уверена, компаньоны у нее во всех крупных компаниях, Москва пополнится новыми образцами поддельных драгоценностей, недаром Лена так часто приезжает в эти места, изучила уже каждый куст в парках и название каждого лесного дерева помнит. Что помогает ей как будущему художнику, она ведь твердо решила года через два передать бизнес сыну, посвятить себя рисованию, заняться пейзажами и портретами на фоне пейзажей. Чудесная женщина, она мне стала симпатична. Любовь к мужчине, к природе, к бриллиантам. Ни одной страсти, чуждой настоящей женщине.
Читать дальше