Наталья Солнцева - Легкие шаги в Океане

— У меня нет другого пути, — прошептала Ния.

— О-о! Энар не понимает, от чего отказывается…

Она вспыхнула. Ольвиус все знал, с самого начала. Он просто играл с ней, как кошка с мышью.

— Пагуба успела проникнуть в твое сознание, маленькая фея, — добавил Магистр. — Ты насквозь пропитана ею…

Ния не удержалась и заплакала. С этим ужасным Ольвиусом ей придется провести всю оставшуюся жизнь! Она сама сделала свой выбор. Поспешный, опрометчивый выбор…

— Впрочем, какая разница? — неожиданно смягчился тот. — Скоро все канет в пучину безмолвия. Все…

От его слов Нии стало еще хуже, и она задрожала.

— Я смотрел в Зеркало Бытия, — между тем продолжал Ольвиус. — Оно открыло мне твою тайну. Поэтому ты здесь.

«Какую тайну? — мелькнуло в сознании Нии. — О моей любви к Энару? Вероятно, Зеркало сказало ему…»

— Ошибаешься, — возразил Магистр, как будто она не подумала, а высказала мысли вслух. — Дело не в любви. Слышишь? Это звенят Колокольчики Судьбы.

Ния напрягла слух, но ничего не уловила.

— На тебе — знак провидения, — прошелестел Ольвиус. — Ты не затеряешься во временах и пространствах…

Свет померк в глазах Нии. Она мягко опустилась на пол, выложенный атласными подушками, и погрузилась в глубокий сон.

Открыв глаза, она увидела неподвижное пламя в масляных светильниках. Белые стены комнаты были из камня, единственное узкое окошко закрыто ставнями.

Ния с трудом поднялась с ложа. Все тело болело, как будто она провела ночь за рубкой тростника в имении Бамбуковая Роща. Там производили небольшое количество тончайших свитков для императорского двора. Свитки только-только входили в моду, вытесняя металлические пластинки. Они были легче и удобнее, свободно сворачивались в трубочку, и на них можно было изображать знаки и символы при помощи изящных золотых перьев и краски.

Воспоминания о времени, проведенном в Бамбуковой Роще, неизменно возвращало Нию к встрече с Энаром, породившей горькие и несбыточные желания. Это причиняло ей боль.

— Излечить твои страдания? — спросил возникший в ее сознании Ольвиус. Лицо в золотой маске было страшно.

Ния растерялась. Томительные мечты об Энаре были частью ее мира, от которого она не собиралась отказываться. Ния сбежала в Храм Света от невозможности соединиться с Энаром, — но не от своей любви. Это чувство она сохранит, как сорванный и засушенный цветок. Иногда — очень редко — она будет доставать его, чтобы вдохнуть слабый аромат весны…

Отныне она — вечная пленница Храма.

Ния обошла комнату с белыми каменными стенами. Двери не было. Единственное высокое и узкое окно, закрытое ставнями, почти доставало до потолка. Ния тронула створки, они легко подались. Из оконного проема на нее глянуло бледное испуганное лицо.

— Да это же я! — отшатнулась девушка.

Лицо в окне сменилось отражением комнаты, точно такой же, в которой ее заперли. Вместо стекла за ставнями оказалось зеркало.

— Пространство — всего лишь плод иллюзий, — прозвучало в ее уме. — Не существует ни окон, ни дверей, — только твои собственные заблуждения, маленькая фея.

Ния захлопнула ставни и вернулась к своему ложу. Что ей делать?

— Постигать скрытое… — ответил невидимка. — Суть вещей надежно упрятана от любопытных глаз, а жизнь — только отражение кривых зеркал.

— Где ты?! — крикнула Ния, вскакивая и оглядываясь. — Почему ты прячешься?

— Я нигде, — усмехнулся невидимка. — И ты нигде. Существуют лишь наши отражения в зеркалах сознания. Разве ты меня не видишь?

Ния вынуждена была признать, что, хотя в комнате как будто никого не было, она кого-то видела и слышала. Золотую Маску!

Маска тихо засмеялась.

— А ты способная ученица, — прошептала она. — Это славно… Славно. Я не ошибся в тебе. Агарисий сделал правильный выбор. Как я мог усомниться? Мне не удалось еще полностью избавиться от самонадеянности. Мы с тобой будем совершенствоваться, маленькая фея. Оба…

Какие-то хулиганы разбили фонарь на улице, и теперь Казакову приходилось возвращаться домой в кромешном мраке.

В школе шел ремонт. Вадим Сергеевич наведывался туда раз или два в неделю, а остальное время посвящал репетиторству. Ученики проживали в разных концах города, и порой Казаков освобождался поздно, когда было уже темно.