Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

"Нашла себе товарища...".

- Курить есть?

"Нашла себе товарища..."

Огурцов никак не успевал додумать фразу до конца, все время останавливаясь на "товарище".

- Я вижу, ты удолбан, мужчина.

Не вопрос, а констатация.

"Нашла себе това...".

- МАРИКИЗА?!!

Женщина неопределенного возраста, неопрятно одетая открыла рот и замолчала. Зубы в неопрятном, неопределенного возраста рту были, как успел заметить Огурец, вполне респектабельные. Чуть ли не фарфоровые.

- Ты кто, мужчина?

Маркиза отошла на шаг, прищурилась.

- Етит твою мать! Огурец! Ты-то здесь как? Ты же теперь крутой, говорят? Икрой рыгаешь!

Грязное троллейбусное колесо переезжающее сухонькое тельце увядшей Анны Карениной и красная икра в последней предсмертной отрыжке.

Коньяк "Хеннеси" поднялся из глубин желудка к альвеолам.

- Тебя тошнит, что ли, Огурцов? - забеспокоилась Маркиза.

- Старик "Хеннеси", - просипел Огурец.

- Кто? - не поняла Маркиза. - Ты поблюй, поблюй как человек, покашляй макаронами, легче станет... Ой, Огурцов, тебя просто не узнать... А что за старик-то? Знакомый твой? - затараторила Маркиза.

- Более чем, - с трудом проглотив наполовину переваренный коньяк просипел Огурец.

- Иностранец?

- Угу.

- Ну, я всегда говорила, что иностранцы до добра не доведут. Помнишь, как я с ирландцами нажралась? Мне три ночи потом всякие Конаны снились, морды эти красные, ирландские, зеленые, блин, рукава... Причем, что интересно - во сне ориентируюсь нормально. Конан и Конан. А очухаюсь - что за Конан, какой Конан - откуда я знаю. Потом только сообразила - книжка такая. А как сообразила - враз мне полегчало. Потеть по ночам перестала, сон нормальный, мужики стали нормальные сниться, бабы тоже... Ну, ты знаешь. А потом мне Лео эту книжку принес - там на обложке этот Конан - ну вылитый, как тот, что ко мне во снах являлся. С чудищем каким-то пехтерится.. Красочно так все, целофанированная обложка, 7БЦ, офсет, ну, все дела. Конан этот на обложке от крутости лопался под целлофаном. А чудище - тоже лопалось. От анатомических противоречий. Помнишь?

- А ты не изменилась. Ни на и'...

Слово "йоту" Огурцу произнести не удалось. Снова подкатила тошнота, он икнул, прикрыл рот ладонью.

- Желудок не держит, - тихо вымолвил он, потея и трясясь.

- Ты тоже. Только лицом раздался. Знаешь, ты так стоял, я думала, ты под троллейбус сейчас сиганешь.

- Да? А я про Анну Каренину думал.

- Я же говорю - не изменился. В хламину пьяный - а про Анну Каренину. Или про Ленина. Курить-то есть у тебя?

- Есть. На. А ты чего, в Москве теперь живешь?

- Я где только не живу.

Маркиза сунула в рот сигарету и вытащила из кармана бордового, с вытканными на груди желудями пальтишка - обшлага кармана были сильно потрепаны - зажигалку "Зиппо". Эта "Зиппа", по мгновенной, на уровне рефлекса, оценке Огурца должна была стоить, минимум, долларов двести. А то и все триста. Огурец чуял подлинность дорогих вещей нутром, как хороший "ломщик" или банковский служащий определяет наощупь подлинность, достоинство и номинал любой купюры.

"Ну, пальтишко и "Зиппо" - это ее стиль. Наркотой. что ли, она торгует?".

- Наркотой торгуешь? - спросил Огурец.

Последняя информация, которую он имел о Маркизе была более чем печальна. Маркиза, по слухам, сторчалась вконец и, в этой связи, собиралась заняться курьерством. Товар возить.

- Да не-е...

Маркиза глубоко затянулась огурцовским "Мальборо".

- О! Настоящие! А то я подумала, было, что ты, как лох - с "Мальборо" ларечным рассекаешь. Крутые-то, они "Мальборо" не курят.

- Это смотря какое "Мальборо", - ответил Огурец.

- Переломалась я, Саша, - сказал Маркиза очень серьезно. - Веришь?

- Верю, - неопределенно повел плечами Огурец. - Конечно верю.

- Не веришь, - убеждено сказала Маркиза. - Никто почти не верит. Ну и хрен с тобой. А я квартиру продала питерскую, замуж вышла. Теперь вот здесь обитаю.

- А он кто?

- А какая тебе разница? Я с ним уже развелась.

- И что теперь?

- В Теплом Стане у меня квартира. Однокомнатная, так мне больше и не надо. Знаешь, кайф такой - лес из окна видно. Настоящий. Воздух, озон. Только, все равно, спать не могу. Дурь по ночам снится. Но я - как штык. По ночам работаю, а днем сплю. Днем сны не снятся. Я, Огурец, предел свой увидела. Ты видел предел свой?

Огурцов отвел глаза.

- Видел? - требовательно спросила Маркиза.

- Видел.

Он вдруг закашлялся и от этого ему неожиданно стало легче. Старик "Хеннеси", мурлыкнув в гортани, уполз обратно в желудок и там затаился в ожидании полной ферментации.