Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

Доктор Ленько оказался таким же розовеньким и кругленьким, как бабушка-регистраторша, доктор Ленько был улыбчив, совершенно лыс, рост имел небольшой, даже, можно сказать, маленький, потирал ручки и поблескивал черными глазками из-под толстых линз в грубой роговой оправе, доктор Ленько постоянно сморкался, утирая свой добрый, какой-то домашний нос просторным, белым в синюю клеточку, платком.

- Что случилось, молодой человек? - весело спросил доктор Ленько и Огурцов вдруг понял, что вся та информация, которую он собирался на него вывалить, дабы убедить врача-психиатра в полной своей невменяемости ему не пригодится. Глаза Ленько, спрятавшиеся в сеточке веселых морщин были серьезны. И говорили эти глаза о том, что их хозяин не нуждается в исповеди молодого человека, пришедшего к нему на прием. Что исповедей, подобных той, что приготовил Огурцов, он наслушался за свою жизнь предостаточно и они ему наскучили своим однообразием, наскучили, если не сказать больше - утомили и озлобили.

- Так что же? - спросил Ленько уже чуть строже. - Излагайте. Я вас слушаю.

- Понимаете, - начал Огурцов. - Дело в том, что...

- Ну-ну, - подбодрил доктор. - В чем же дело?

Огурцов, взгляд которого прежде блуждал по кабинету, изучая его довольно скудное убранство - казенный, дешевый письменный стол, шкаф с мутным стеклом, за которым виднелись пустые полки, пузырящийся линолеум на полу - взгляд его остановился на глазах Ленько.

- Дело в том, - неожиданно для самого себя сказал Огурцов, - дело в том, что я не могу ходить в институт.

- Почему же так?

- Не могу и все. Не знаю, что со мной. Я ничего не помню...

- В каком смысле, - заинтересованно спросил доктор Ленько.

- В прямом. У меня специализация - вычислительная техника. Так я не то, чтобы Фортран и Алгол не помню, хотя - чего там, казалось бы помнить, - я даже интегральные уравнения решать не в силах.

- Я тоже, - сказал доктор Ленько, блеснув линзами очков.

- Я, понимаете, кроме ленинских работ не помню, ровным счетом, ничего. Как со школы мне в голову вбили - "Империализм и эмпириокритицизм", "Советы постороннего" и "Детскую болезнь левизны..."

- Достаточно, - заметил доктолр Ленько.

- Да нет, недостаточно! Левизны в коммунизме! А потом, - Огурцов перешел на шепот. - Потом стал я интересоваться - во что одевался Ильич, а во что - брат его, Сашка...

В голосе Огурцова появились патетические интонации.

- Что ели они на завтрак... Представляете - просыпаются Ульяновы - отцу на службу пора, Вовке - Вовке в гимназию. Александру - тоже пора... Ведь, не натощак же пойдут! Обязательнопокушают. А во сне мне Глаша стла являться...

- Кто-кто? - спросил доктор Ленько.

- Глаша... Горничная их. Вот плывет она этаким лебедем по столовой, а в руках... В руках - котел с кашей гречневой... А Ульяновы - сидят, ждут, когда Глаша их обслужит... И она обслуживает - сначала Илью Александровича, потом Сашу. Потом... А, вообще-то я...

Тут Огурцов почувствовал, что сейчас, когда он дошел до Володи, очень легко может съехать к изложению вызубренных симптомов маниакально-депрессивного психоза, но Ленько был специалистом опытным и не дал пациенту опуститься до скучного вранья. В душе он был эстетом и красочное описание завтрака семьи Ульяновых его даже слегка растрогало.

- Ладно, ладно, - спокойно заметил доктор Ленько. - Ничего такого с вами особенного не происходит. Ну, не нравится институт. Большое дело. Уходите. Идите в армию.

- Да какая, к черту, армия? - вскричал Огурцов. - Вы можете, хотя бы на секунду, представить себе Володю Ульянова в армии?

- Нет, - често ответил доктор Ленько.

- Хорошо. Уже лучше, - заметил Огурцов. - А Сашу?

- Какого Сашу? - растерянно спросил врач.

- Ну, Ульянова, - входя во вкус начал заводиться Огурцов. - Ульянова Сашку! В армии! В казарме! Носки стирающего дедам! В красном уголке, зубрящим устав вы можете себе его представить?!

Огурцов не собирался говорить об армии столь эмоционально, он вообще не собирался о ней даже упоминать.

- Так какая же, какая же, к черту армия, в таком случае, - крикнул Огурцов, понимая, что сейчас его отправят из спасительного кабинета восвояси.

- Обычная, - спокойно ответил Ленько. - Обычная армия. Советская. Все служат. А что такое?

- Да не могу я в армию, - окончательно утратив контроль над собой, как-то плаксиво почти прошептал Огурцов. - Что вы? В армию... Я там вообще сдохну. Я и погон-то не различаю... Кто там унтер-офицер, кто штабс-капитан....

- Выучат, - заметил доктор.