Марк Гроссман - Капитан идет по следу

Председатель сидел на простом дубовом стуле, но для посетителей были предназначены два огромных мягких кресла.

Подивившись про себя этому, Смолин присел было на кресло, но тут же встал. Пружины кресла под тяжестью тела ловко и мягко ушли вниз, и над массивным столом председателя артели осталась торчать только голова посетителя.

Пересев на стул, Смолин показал документы.

Председатель терпеливо выслушал капитана, искренне огорчился, узнав о несчастье, но признаков большого горя не обнаружил. Смолину даже показалось, что он возбужден так, как бывают возбуждены люди, обожающие новости и умеющие бесконечно точить о них языки.

Все опрошенные следователем люди в один голос утверждали, что Груздь и Курчатов были большими друзьями и умышленное убийство здесь совершенно исключалось.

Начальник кроватного цеха Курчатов всегда отзывался о счетоводе в самом лучшем смысле, постоянно подчеркивал его честность и порядочность.

Друзья вместе переехали сюда из деревни, где тоже работали в небольшой артели, производившей хозяйственное мыло, олифу, краски.

В управлении Смолина уже ждали Анчугов и Гайда. Помощник капитана сообщил, что обыск на квартире Груздя не дал ничего существенного.

Гайда отчужденно молчал, и Смолин был уверен, что этот умный и цепкий человек уже придумал или придумывает, как действовать дальше.

Но так как Михаил Иванович не открывал рта, Смолин начал разговор первый.

Поделившись впечатлениями от артели, капитан рассказал о записке, найденной в квартире Курчатова.

— Письмо, как письмо, — осмотрев бумажку, сказал Гайда. — Недомерок только. Непонятно.

— Недомерок, Михаил Иванович?

— Слов мало, а лист большой. Одиннадцать слов. Четвертушки тетрадной хватило бы.

Смолин молча вздохнул: «Господи! Сколько же учиться еще надо, чтобы все видеть и не делать ошибок».

— И еще, — сказал Гайда, — язык у него, у Груздя, отсох, или что?

Смолин и Анчугов переглянулись.

— Писал зачем? — пояснил свою мысль Гайда. — Сказать не мог? Рядом работали.

— А вы уверены, что это его записка? — спросил Анчугов.

— Его. Я автобиографию посмотрел. Заметный почерк. На записке такой же.

В кабинет зашел Кичига. Выслушав Смолина, он прочитал записку и вернул ее капитану.

— В гости не зовете? — спросил Гайда.

Кичига кивнул головой:

— Пойдемте. Вы убеждены, что лист дописан симпатическими чернилами?

— Не убежден. Но лист большой, а слов мало. Все может быть.

Все прошли в лабораторию.

Майору хватило нескольких минут, чтоб подготовить аппаратуру. Взяв у Смолина лист, в самом верху которого были написаны две строки, Кичига положил его на небольшой экран.

Включив инфракрасные лучи, он чуть склонился над листом и долго всматривался в начавшую светиться поверхность.

Наконец майор щелкнул кнопкой выключателя и потушил аппарат.

— Ничего? — спросил Гайда.

— Ничего. Попробуем ультрафиолетовые лучи.

Но и эта проверка ни к чему не привела. На чистых местах листа не проступало никаких букв.

— Остаются еще рентгеновские лучи, — включая освещение, сказал Кичига. — Если в качестве чернил применялись соли свинца, меди, бария, сурьмы или других тяжелых металлов, мы это увидим. Пройдемте в соседнюю комнату.

В затемненном кабинете, куда вскоре перешли Кичига и его товарищи, одиноко работал лаборант. Выслушав начальника, он направился к аппаратуре.

Пощелкав выключателями, что-то проверив в полутьме, коротко сказал: «Готово» — и отошел в сторонку.

Кичига повозился у аппаратуры, видимо, расправлял и укладывал листок и, наконец, включил рентген.

Все вплотную подошли к майору.

Несколько секунд длилось молчание. Смолину показалось, что он видит какие-то буквы на листе, но капитан ждал, когда заговорит Кичига.

Майор не торопился. Только убедившись, что на бумаге действительно появились слова и цифры, он подвинулся, уступая место Гайде.

Следователь долго вглядывался в непривычное свечение букв и, наконец, сказал:

— Не такой уж он дурак, этот Груздь… Да… не дурак. И здесь, как в басне… намеками… Продувная бестия… Где он этому научился — в плену?

— Чему научился?

— Воровству и тайнописи. Чему ж еще?

— Да что ж там написано? — не выдержал Смолин.

— А вот послушайте.

Гайда совсем близко придвинулся к листу и прочитал:

«Сетка — 6.

Краска — 2.

Старое — 16.

Значит — 24.

Ваня! Моя доля — половина. Мне нужно. Надоело просить свое».