Марк Гроссман - Капитан идет по следу

В то же мгновенье Федор как-то странно уронил на плечо кудрявую русую голову, покачнулся, выпрямился и тяжело рухнул на пол.

Товарищи бросились к нему, подняли, положили на широкую деревянную скамью. Потом один за другим стали стаскивать с голов шапки. Федор Медянкин был мертв. В груди у него кровоточила большая огнестрельная рана.

Тогда Егор Фуксов, как был — без шапки, — кинулся из избы. Он несся по поляне с искаженным от гнева лицом, добежал до ее конца и внезапно остановился. Хотел, видно, успокоиться и осмотреться. Стрелявший должен оставить следы.

Фуксов оглядел снег. Вот бежит лыжня к избушке. Это — их лыжня. Вот несколько путаных следов от валенок. Это, кажется, он, Фуксов, наследил.

Что за наважденье? Не с воздуха же стрелял тот, убивший Федю Медянкина?

«Неужели Кузьма Жогов?!» — лихорадочно думал Фуксов, торопливо шагая к зимовью.

Охотники совершенно приуныли. Как случилось несчастье? Что теперь делать? К кому идти за помощью? И какая уж тут помощь нужна?

Добежав до егеря, живущего неподалеку, Егор коротко объяснил старику, в чем дело, и они вдвоем умчались на станцию.

Я сидел у Смолина, когда позвонил дежурный по управлению и сообщил о беде в лесу.

Через час электричка домчала нас до полустанка, откуда на санях мы и отправились к охотничьей избушке.

— А скажите, Андрей Гордеич, — внезапно спросил Смолин, когда мы уже подъехали к зимовью, — у Медянкина ружье без порчи было? Вы ничего о том не слышали?

— А кто ж его знает? — задумчиво ответил егерь. — Но, надо полагать, исправное. Ведь оно ж стреляло. А что осечка по беляку вышла, так то со всяким ружьем бывает.

Охотники вышли встречать сани. Глядели они мрачно, на вопросы отвечали односложно, и ничего нового к тому, что мы знали, добавить не могли.

Смолин начал работать.

Оглядев убитого и ружье, капитан направился в угол избы. Смолин так пристально осматривал лыжи и палки, что, казалось, от них он и ждет ответа на загадку.

Затем выбрался на полянку, исходил ее вдоль и поперек, прошел глубоко в лес.

Вернувшись, отвел меня в сторонку и закурил.

— Смутно все, — сказал он, задумчиво посасывая папиросу. — На поляне следы только этой пятерки. Ни одного чужого следа.

— Не ошибся?

— Нет. Перед избой охотники нарушили строй и подошли сюда не в затылок один другому, а веером. Вон, погляди: пять парных следов от лыж, вдавленные круги и дырки от лыжных палок. Я сравнил по памяти отпечатки с лыжами, что стоят в избе: одинаковы. В лесу ни одна лыжня не выходит на след охотников. Значит, никто, кроме них, сюда не приближался. Следы от валенок принадлежат Фуксову. Посмотри на их отпечатки у крыльца: на правой подметке — зубчатая заплата. Нет сомнения: там, на поляне, тот же след…

Смолин помолчал, соображая.

— Приди убийца сюда загодя и заберись он, скажем, на сосну, охотники непременно заметили б его следы на снегу. Но ты слышал: все они утверждают — снег был совершенно чист. Никто до них не подходил к зимовью.

Бросив папиросу, Смолин внезапно поднял на меня глаза:

— Ты обратил внимание на два странных обстоятельства, о которых обмолвился Фуксов? Вспомни, когда охотники уже топили печь, Медянкин вдруг вышел на поляну. Его не было минут пять. Далеко он уйти не мог — в зимовье слышали его шаги. Медянкин не заходил ни за избу, ни за деревья, а шел именно по поляне: этот скрип ясно слышали все.

Второе обстоятельство: на него обратил внимание только Егор, вот какое — когда Федор вскинул ружье и выстрелил в первый раз, то звук был ясный и четкий. При втором выстреле, утверждает Фуксов, звук получился длиннее и сильнее. Будто с малой паузой после второго выстрела раздался еще какой-то звук — «полвыстрела». Фуксов так и говорит: «Два с половиной выстрела».

Возможно, убийца ударил в Медянкина почти враз с его вторым выстрелом. Но можно допустить и другое: пытаясь как-то объяснить странную эту смерть, Фуксов «вспоминает» то, чего не было. Так или иначе, все это надо проверить.

Мы снова вошли в зимовье, и Смолин попросил показать место, с которого стрелял Федор.

Охотники один за другим сделали это.

Смолин стал туда и через открытую дверь посмотрел на поляну. Сначала на самый край ее, затем — ближе, еще ближе и остановил взгляд на большом сосновом пне, темневшем метрах в восьми от зимовья.

Что-то пробормотав, Смолин быстро вышел из избы. Несколько минут молча разглядывал пень, осмотрел поверхность через лупу, соскреб и положил в коробочку кусочки коры. Затем вернулся в избу. Набросал на бумажке несколько слов и передал записку Андрею Гордеевичу.