Дмитрий Стрешнев - Крутой секс

— Меня в эти дела не впутывайте! — заартачился Самокатов. — Терпеть не могу общаться с надзирающими органами. Сразу же ощущаю аллергию на почве ненависти.

— Нет уж! — строго сказал профессор. — Неужели два интеллигентных образованных человека должны вас упрашивать и доказывать с пеной у рта, что ваш долг в данном случае — поступить именно так в данной ситуации?

— Совершенно справедливо! — поддержал Сева. — Самое правильное, что вы можете сделать — это поехать с нами.

— Ну, хорошо, — сдался Иннокентий Самокатов. — Я вам верю.

Такси удалось поймать быстро, и Сева скомандовал водителю:

— Езжайте по направлению к Арбату, а там мы покажем. И учтите: мы страшно торопимся.

— Понимаю, — сказал водитель и надавил на газ.

Такси заюлило в московском беспорядочном потоке, где одни бешено мчатся, а другие — совсем наоборот. Ей-богу, порой кажется, что некоторые водители, которые еле ползают по левой полосе на своих авто по нашим дорогам, составляют какую-то тайную секту — с таким фанатичным упорством они это делают. Таксист не выдержал и громко обозвал одного из этой секты:

— Мухожуй!

— А почему — мухожуй? — спросил Сева.

— Потому что едет — будто мух жует, а не на дорогу смотрит, — охотно разъяснил таксист. — Сейчас ползет, а ведь перед светофором наддаст и сам успеет проскочить на желтый, а те, что за ним ползли, застрянут на красном.

— Потрясающая классификация! — сказал Сева. — Скажите, вы случайно не из норлов?

Таксист вопроса не понял и обиделся.

— Я из Кожевников! Потомственный москвич!

— Смотрите, вот он, этот дом! — воскликнул профессор, которого усадили на переднее сиденье.

Такси подрулило к тротуару, и Сева достал деньги — все те же никак не кончающиеся купюры, обнаруженные за подкладкой чужого пиджака. Водитель с неудовольствием посмотрел на пятитысячную бумажку.

— У меня сдачи нет, я только что выехал. Идите меняйте.

— Не надо сдачи, — отмахнулся Сева. — Я же вам сказал: мы торопимся!

Таксист нерешительно взял купюру и посмотрел на свет.

— А что происходит, граждане? Дефолт, что ли? — через секунду закричал он вслед странным пассажирам с серебристыми чемоданчиками, покидающим его машину. — Что покупать? Евро? Иены? Золото? Крупу? А что сбрасывать? Доллары? Рубли?..

Рядом с черным непроглядным стеклом подъезда торчала кнопка, на которую Сева отважно надавил.

— Слушаю вас! — сказал явно просто из вежливости строгий мужской голос.

— У нас тут знакомый работает, — начал объяснять Сева. — Даже почти родственник. В обслуживающем персонале…

— Вход по пропускам, — оборвал эти несвязные объяснения голос.

— Какой еще обслуживающий персонал? — удивленно спросил Иннокентий. — Вы же сказали, что мы едем к…

— Тише! — оборвал его Чикильдеев. — Это государственная тайна!

Все трое отошли за угол — посовещаться.

— Надо было вперед пустить вас, профессор, — сказал Сева с запоздалым прозрением. — Сказали бы: «Я курьер» — вас бы пропустили. Вид у вас самый курьерский… А теперь что будем делать?

— Не знаю, — признался профессор.

— А может вы ошиблись адресом? — предположил Самокатов. — Как вы могли встречаться здесь с вашим знакомым, если вас сюда даже на порог не пускают?

Сева указал пальцем наверх.

— Мы совсем недавно вылезли вон из того окна!

— Значит, вы как-то ухитрились внутрь попасть? Тогда может попробуем еще раз повторить предыдущий вариант? — предложил Иннокентий.

— Не получится. Тогда у нас была лестница, — объяснил Сева.

— Прекрасная немецкая, — вставил профессор. — За шестнадцать тысяч рублей. И было еще много всего, в том числе веревка, которая погибла вместе с Филиппом.

— Каким Филиппом? — спросил Самокатов.

— Филиппом Марленовичем, — объяснил Сева, а профессор добавил:

— Это очень грустная история!

— Тогда не рассказывайте, — испуганно сказал Самокатов.

Во время этого разговора ни он, ни профессор, ни даже самый расторопный из них Чикильдеев, не заметили, как к ним приблизились несколько существ пугающего вида. Одеты эти существа были как вполне нормальные граждане, но в каждом было что-то нечеловеческое. У одного, к примеру, из-под кепки сверкал ужасный громадный глаз, в то время как второго почти не было видно под складчатым веком. У другого существа длинные мочки ушей болтались, словно серьги, а голова напоминала кривую картофелину. Остальные были не менее живописны. Пока Сева, Аркадий Марксович и Иннокентий Самокатов пытались что-то судорожно сообразить, одно из чудовищ сказало неожиданно мягким голосом: