Николай Шпанов - Похождения Нила Кручинина

Через полчаса Яркина выпустили в переулке неподалёку от дома. Поспешно взбежав по лестнице, он прислушался у двери, не вернулись ли жена с дочерью, хотя знал, что до конца спектакля ещё далеко. Он был совершенно спокоен, вполне владел собой, и потому ключ, который был немного изогнут и трудно отмыкал замок, плавно вошёл в узенькую прорезь.

Войдя в прихожую, он не стал зажигать свет — почему-то вдруг показалось, что на это нет времени. И на то, чтобы повесить пальто, тоже времени недостало, он кинул его на стул. Не попал. Пришлось поднимать с пола и умащивать на стуле, где оно не хотело держаться. Времени на это ушло ещё больше. Уже раздражённый, он стал снимать калоши. Только нагнувшись и пощупав рукой, понял, что правой калоши вовсе нет — потерял, сам не заметил где. Это окончательно рассердило его — так, будто теперь могло иметь значение, есть калоша или нет её. Вбежав в свой крошечный кабинетик, он торопливо боком присел к рабочему столу, заваленному кальками и тугими, гулкими рулонами ватмана. Вечное перо, долгое время пролежавшее открытым на столе, сначала только царапало бумагу, потом повело сухую прерывистую линию. И это тоже раздражало. Время от времени он взглядывал на часы, — стрелки отмечали для него действия и антракты в театре. Сегодня его дочь в первый раз смотрела спектакль для взрослых! Но сейчас это занимало его только с точки зрения времени. Письмо было недлинным, но Яркин спешил: до прихода жены и дочки нужно было сделать ещё очень много… И такого важного, какого он не делал ещё никогда… Яркин торопился.

В сопровождении двух агентов Грачик подъехал к дому Яркина. Улица была окраинная, тёмная, но большой дом сверкал огнями многочисленных окон. Возле подъезда стояла карета скорой помощи. При виде её что-то кольнуло Грачика. Приказав одному агенту оставаться внизу, он с другим, прыгая через две ступеньки побежал вверх по лестнице. Скоро он увидел, что предчувствие его не обмануло: дверь яркинской квартиры отворил человек в белом халате.

— Яркин? — коротко спросил Грачик,

— Отравление газом, — ответил врач.

— Жив?

Врач в сомнении покачал головой:

— Пожалуй, не откачаем.

Когда через час Грачик вошёл в кабинет Кручинина, чтобы доложить о самоубийстве Яркина, первый допрос Паршина был закончен. На его месте, напротив Кручинина, теперь сидел маленький, коренастый человек с всклокочен-ной бородой. Она казалась особенно неопрятной из-за пронизывавшей её обильной седины. Глаза у человека были мутные, словно с перепоя. Исподлобья глядя на Кручинина, он монотонно повторял:

— Ничего не знаю… знать ничего не знаю…

— Последний из троицы, — сказал Кручинин, указывая на своего визави, — слесарь Ивашкин… То есть, я хотёл сказать, грабитель, а не слесарь.

— Знать ничего не знаю, — уныло повторил Ивашкин и почесал бороду с таким звуком, словно скрёб ржавое железо.

— Ну что ж, вы не знаете — так мы знаем, — сказал Кручинин и обернулся к Грачику. — Прикажите привести Паршина.

При этих словах Ивашкин тоже поглядел на Грачика. Он решил, что его просто пугают. Но, когда в дверях действительно появился Паршин, одного его взгляда на Ивашкина было достаточно, чтобы слесарь понял: да, это конец.

Он только укоризненно покачал головой и сказал, обращаясь к Паршину:

— Эх, Иван Петров…

А Паршин, не поднимая опущенной головы и не глядя на него, медленно проговорил:

— Ладно… Все так и должно было быть… Не время таким, как мы. Говори все как на духу… — И криво улыбнулся. — Для истории…

— Д-а-а… — протянул Ивашкин. — Действительно, история… А я жить хочу… Жить!

— Коли жить, так и надо было жить, как люди живут. А разве мы люди? — все так же спокойно ответил Паршин Он не громко, но чётко выговаривал каждое слово: — Повинись. Легче будет… — Он вздохнул и поднял голову. — Мне легко…

— Ну нет, брат, я жить хочу! — повторил Ивашкин, обернулся к Кручинину и решительно заявил: — Ладно, пишите. Все как на духу… На предмет снисхождения…

Наколоть— взять, обработать дело (воровской жаргон)

Xитров рынок— место сосредоточения мелкого жулья, называвшего Хитровку Хивой, а себя хивинцами. «Хитрованец» — считалось кличкой презрительной.

«Сашенька»— двадцатипятирублевая кредитка (с изображением Александра III).

Марафет— кокаин (жаргон).