Ю Несбё - Красношейка

Пока затемненный поезд, неспешно покачиваясь и подрагивая на стыках, ехал через ночь по недавно отремонтированным рельсам, Урия рассказывал о том, как он однажды застрелил русского снайпера на ничейной полосе, вылез из окопа и похоронил этого большевика-безбожника по-христиански, спел псалом и прочее.

— Я слышал, как русские хлопали мне с той стороны, — говорил Урия. — Так красиво я пел в тот вечер.

— Правда? — со смехом спросила она.

— Лучше, чем в оперном театре.

— Все ты врешь.

Урия прижал ее к себе и тихо запел ей на ухо:

Потом он замолчал и уставился в темное окно. Хелена понимала, что его мысли где-то далеко, и не стала его отвлекать. Она положила руку ему на грудь.

Та-да, та-да, та-да.

Как будто кто-то гнался за ними по рельсам, чтобы схватить и вернуть обратно.

Она боялась. Не столько неизвестности, которая ожидала их впереди, сколько этого неизвестного человека, к которому она сейчас прижималась. Теперь, когда он был так близко, все то, что ей виделось в нем на расстоянии, куда-то пропадало.

Она хотела услышать, как бьется его сердце, но колеса так грохотали, что оставалось просто поверить, что там внутри есть сердце. Она улыбнулась самой себе и почувствовала радостный трепет внутри. Какое милое, прекрасное безумие! Она совершенно ничего не знает о нем — он совсем ничего о себе не рассказывал, кроме разве что этих историй.

От его куртки пахло сыростью, и она вдруг подумала, что так должна пахнуть форма солдата, который какое-то время пролежал мертвым на поле боя. Или даже в могиле. Откуда эти мысли? Она так долго была в напряжении, что только сейчас поняла, как сильно устала.

— Спи, — сказал он, будто в ответ на ее мысли.

— Да. — Ей показалось, что, когда она погрузилась в сон, где-то вдали послышалась сирена воздушной тревоги.

— А?

Она услышала свой собственный голос, почувствовала, как Урия трясет ее, и быстро проснулась.

— Будьте добры, билеты.

— А, — только и могла сказать она. Она пыталась взять себя в руки, но заметила, как контролер подозрительно на нее косился, пока она лихорадочно искала билет в сумочке. Наконец она нашла те два желтых билета, купленных ею на вокзале в Вене, и протянула их контролеру. Он просматривал билеты, покачиваясь в такт движению поезда. Несколько дольше обычного, Хелене это не нравилось.

— Едете в Париж? — спросил он. — Вместе?

— Да, — ответил Урия.

Контролер — пожилой мужчина — внимательно посмотрел на них.

— Вы не австриец, как я слышу.

— Нет, норвежец.

— А, Норвегия. Там, говорят, очень красиво.

— Да, спасибо. Это верно.

— И вы, значит, добровольно пошли воевать за Гитлера?

— Да, я был на Восточном фронте. На севере.

— Неужели? И где же на севере?

— Под Ленинградом.

— Хм. А сейчас едете в Париж. Вместе с вашей…?

— Подругой.

— Да, именно, подругой. По увольнительным?

— Да.

Контролер пробил билеты

— Из Вены? — спросил он Хелену, протягивая билеты ей.

Она кивнула.

— Я вижу, вы католичка. — Он показал на крестик, который висел поверх блузки. — Моя жена тоже католичка.

Он откинулся назад и выглянул в коридор. Потом снова обратился к норвежцу:

— Ваша подруга показывала вам собор Святого Стефана в Вене?

— Нет. Я лежал в госпитале, поэтому города особенно не видел.

— Да-да. В католическом госпитале?

— Да. Госпиталь Рудо…

— Да, — оборвала его Хелена. — Католический госпиталь.

— Хм.

«Почему он не уходит?» — подумала Хелена.

Контролер снова откашлялся.

— Да? — наконец спросил его Урия.

— Это не мое дело, но я надеюсь, вы не забыли с собой документы о том, что у вас есть разрешение?