Давид Сурдо - Тайный дневник да Винчи

Покинув Жизор (мне пришлось поспешно уносить ноги, честное слово, так как моим «друзьям» немцам совсем не понравился устроенный мною взрыв во дворике крепости), я направился в Испанию. Да и ситуация в городке могла сложиться неблагоприятно для таких, как я: многих, если не всех, обвиняли в коллаборационизме. В этом я в принципе не виновен, поскольку я не сотрудничал с нацистами, а только платил им, и щедро, чтобы они согласились иметь со мной дело. Признаю, разница едва уловима, но различие выражается в оттенках. В спешке у меня даже не осталось времени изучить с должным вниманием найденное мною. Я только видел: на первый взгляд мое сокровище похоже на обыкновенную счетную книгу. Конечно, меня это насторожило. Но я рассудил: счета, наверное, только видимость, и генеалогия каким-то хитрым образом зашифрована в тексте. Я не спал два дня — как раз за такое время я добрался до границы в Андайе и пересек ее. Очутившись в Испании, я мог спокойно заниматься книгой. И какое горькое разочарование, какое неописуемое горе меня постигло! На мгновение мне показалось, будто жизнь кончена и огонь мой в конце концов умер, именно тогда, когда окрепла надежда, что он ярко разгорится и не угаснет никогда. Я пришел к заключению: мне досталась всего лишь счетная книга, не более! Она не содержит, как я воображал, никакого сюрприза. В ней нет того, ради чего стольким я пожертвовал, — генеалогии священного рода Христа.

Я просмотрел одну за другой все страницы, внимательно под лупой изучил каждый миллиметр манускрипта, не поленился сходить в медицинскую амбулаторию и попросил сделать рентген, с помощью чего мог обнаружиться документ, спрятанный в переплете или корешке. Я проделал с рукописью все, до чего сумел додуматься, но не выявил ничего стоящего — только сводящие с ума бесконечные и бессмысленные расчеты. Однажды ночью, потратив неделю на бесплодные попытки, я провалился в такую мрачную бездну отчаяния, что не выдержал и запустил манускриптом в стену. Я помню, как он раскрылся, словно рот, издавший вопль боли, причиненной жестоким обращением. Книга врезалась в стену и упала на пол, опять открывшись. Она провалялась на полу до утра и весь следующий день, когда я отправился в кабак заливать тоску коньяком. Вернулся я около восьми вечера. Книга лежала там же, где упала. И ее страницы по-прежнему покрывали унылые счета, возненавиденные мною всей душой. Но теперь к счетам добавилось кое-что еще. Моим глазам предстало изумительное, прекрасное видение: слова, выведенные красивым почерком, складывались в аккуратные, идеально ровные строчки. Стыдно признаться, но я приписал чудо чересчур обильным возлияниям. Я решил, будто письмена мне мерещатся, и страстное желание найти в тексте то, чего там нет, сдобренное изрядной порцией коньяка, сыграло злую шутку с моим зрением. Слава Богу, все оказалось не так. Волшебные строки оставались на своем месте, отчетливые, настоящие.

К несчастью, я не протрезвел в один миг даже перед лицом такого необыкновенного везения. Вторично я возвел напраслину на алкоголь, поставив ему в вину то, что мне не удавалось понять ни одного из старательно, изысканно выведенных слов. В чем действительно стоило упрекнуть выпивку, так это в том, что в скором времени после своего открытия и раньше, чем успел разобраться в невнятной галиматье, я повалился на пол. Проснулся я на рассвете с чудовищной головной болью, умирая от жажды и растянувшись на полу в обнимку с рукописью. Первым делом, сообразив, где нахожусь, и вспомнив вчерашнее, я с нетерпением и тревогой перелистал манускрипт. Но слова, чудесные слова исчезли! С удвоенной яростью я проклял алкоголь — он поманил меня фальшивыми миражами и несбыточной надеждой. Но и здесь коньяк оказался ни при чем.

Больше я не сомкнул глаз. В течение нескольких часов, до рассвета и затем все утро, я просидел, гипнотизируя страницу, исписанную счетами, и с замиранием сердца ждал чуда, благодаря которому накануне проявились тайные письмена. И чудо произошло. Сначала буквы проступали словно нехотя — бледные, едва различимые. Однако потом, когда солнце легло на страницу, они стали проявляться чуть быстрее. Процесс занял много времени, и я нашел единственное логическое объяснение, сколь бы невероятным оно ни казалось: строчки писали специальными чернилами вроде светочувствительных, реагирующих чрезвычайно медленно, поэтому только продолжительное прямое воздействие света делало их видимыми. Само по себе это было из области фантастики (не забывай, речь шла о рукописи шестнадцатого века), но мало того, буквы опять пропадали, лишившись света, например, с наступлением ночи или когда закрывали книгу. Вот почему я не увидел их, проснувшись на рассвете.