Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай

— На сумасшедшую она не похожа, — твердо ответила я на вопрос Паши.

— Опиши ее.

— Лет двадцать семь — тридцать, пепельная блондинка, роста среднего или невысокого — так как она сидит, точно сказать сложно. Хорошо одета: голубой костюм, сумочка и туфли того же цвета.

Ласточкин забарабанил пальцами по столу.

— Ну и из чего ты сделала вывод, что она не сумасшедшая?

— Из-за сумочки и туфель, — сухо ответила я. — Если женщина не разучилась подбирать их тон в тон, значит, с головой у нее все в порядке.

— Вставишь эту фразу в свой роман, — буркнул Павел. — Успех тебе обеспечен. — Он потер подбородок. — Значит, говоришь, с самого утра сидит? — Он вздохнул: — Какое вообще впечатление она на тебя произвела?

Я немного поразмыслила.

— По-моему, она специально готовилась к визиту к нам.

— Это ты опять по сумочке и туфлям определила? — осведомился мой напарник, и в его глазах мелькнул мефистофельский огонек.

— И по костюму, — сердито ответила я. — По-моему, она чем-то до смерти напугана, но в то же время боится идти к нам.

— Когда на всех углах кричат о злых продажных ментах, трудно ожидать другого поведения, — хмыкнул капитан, поднимаясь с места. — Ладно, пошли взглянем, что это за девушка в голубом. — Последние слова он произнес почти нараспев, и я с опозданием сообразила, что он имел в виду строку из стихотворения Сергея Есенина.

Незнакомка сидела на том же самом месте, на котором я видела ее и перед очной ставкой Савиных, и в последний раз, когда возвращалась с водой. Завидев нас, она вцепилась обеими руками в сумочку и предприняла попытку вжаться спиной в стену.

— Простите, вы кого-то ждете? — спросил Ласточкин.

Она побледнела, затем покраснела и судорожно сглотнула, после чего отрицательно покачала головой.

— Вы пришли по делу?

Не сводя с него глаз, она кивнула.

— Тогда вам лучше пройти в кабинет и объяснить, в чем оно состоит, — веско сказал мой напарник. — В том, чтобы сидеть тут, в коридоре, нет ничего хорошего. — Он сделал широкий жест, указывая на нашу дверь: — Прошу.

Кажется, ему все же удалось преодолеть настороженность незнакомки в голубом, потому что она несмело улыбнулась.

— Как вас зовут? — дружелюбно спросил Ласточкин.

— Лариса.

— Вот и прекрасно. Я капитан Ласточкин, а это Лиза, моя напарница. Сейчас мы с вами поговорим, и вы изложите нам, что вас тревожит.

И вот она сидит на все том же шатком стуле неопределенной модели, на котором незадолго до этого проливал безутешные слезы заказанный собственной супругой преподаватель. Паша всегда учил меня думать и действовать на опережение, и теперь, тайком рассматривая Ларису, я ломаю голову, в чем таком она может быть замешана. Вряд ли ее обокрали или у нее угнали машину — в таких случаях даже самый застенчивый человек поднимает крик очень быстро и уж, конечно, не высиживает по несколько часов в коридорах.

— Значит, вас зовут Лариса? А фамилия?

— Парамонова, — едва слышно произносит она.

— Замечательно.

Павел улыбается. Сейчас он мягкий, понимающий, обходительный. Само внимание. Сама вежливость. И только я, знающая его чуть лучше других, понимаю, что это всего лишь один из его обликов. Как маска, которую надевает актер, чтобы играть очередную роль. Он не торопит женщину в голубом, не подгоняет ее. Он ждет, когда же она сама наконец расскажет ему, что ее тревожит. Руки Ларисы нервно мнут ручку сумочки. Она — Лариса, разумеется, а не сумочка, — явно нервничает. Я впиваюсь глазами в ее лицо. Ну конечно же! Шантаж. Именно он лучше всего объясняет странное поведение Парамоновой, решимость и страх, что смешиваются на ее лице. Она хочет изобличить преступника, но боится последствий. Минуточку… а что, если дело вовсе не в шантаже? Что, если она стала свидетелем преступления? Такое тоже может быть, и все же меня не оставляет ощущение, что я что-то важное упустила. Она боится, но хочет нам рассказать — и в то же время глаза у нее умоляющие. Она опасается, что мы не поверим ей. Почему?

Ласточкин между тем мягко выспрашивает у посетительницы, что случилось в ее жизни, отчего она пришла в наше обшарпанное здание и несколько часов подряд как приклеенная просидела в коридоре. Пока Лариса отнекивается. Она хотела бы знать… так, пустячок… Неожиданно она решается:

— Дело в том, что я получаю странные письма…

Мое сердце совершает кульбит в груди. Ну конечно, шантаж! И что я там себе напридумывала?