Анна Князева - Венецианское завещание

Когда Дайнека оказалась на улице и услышала за спиной щелчок закрывающегося замка, она испытала странное облегчение.

В машине по дороге домой постаралась собрать воедино все, что произошло после смерти бабушки. В действительности дело не стоило и выеденного яйца. Немного приобрел Костик Мачульский, стащив документ.

От раздумий ее отвлек телефонный звонок.

– Дайнека!

Она узнала голос Вешкина.

– Номера пробил? Подожди, найду на чем записать…

– Машина числится в угоне, так что тю-тю твоя сумочка. Но звоню не за тем. Тамара что-то в архиве раскопала.

– Уже поздно…

– Она ждет тебя в вестибюле. Говорит – настоящая бомба!

Освещение главного вестибюля было притушено, большинство сотрудников архива уже разошлись по домам. Тамара сидела на стуле рядом с вахтером. Увидев Дайнеку, подбежала и схватила ее за руку.

– Пойдем! Я тебе такое покажу… – Она обернулась к охраннику: – Петрович, мы ненадолго.

– Да по мне хоть до утра, – ответил тот.

Когда они поднялись наверх в уже знакомую темную комнату, Тамара куда-то вышла, а затем вернулась. В ее руках была синяя папка с веревочными завязками.

– Что это? – спросила Дайнека.

– Дело о самоубийстве Николая Михайловича Бережного. Я нашла его в архиве Главного жандармского управления. Там есть интересные документы, например протокол осмотра квартиры, рапорт следователя сыскного отделения и заключение судебной лаборатории.

Она положила папку на стол. Некогда белый лист, наклеенный на картон, был пропечатан черным словом «Дело». Ниже выцветшими чернилами выведено имя Николая Бережного.

Тамара вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Дайнека даже не заметила ее исчезновения. Она открыла папку…

Из первых страниц дела явствовало, что жандармским управлением было проведено дознание по обнаружению следов преступления.

Дайнека переворачивала листы с отчетами и протоколами. Некоторые документы лишь просматривала, другие тщательно перечитывала.

В протоколе осмотра квартиры нашла упоминание о том самом рояле «Блютнер», от которого остался один сертификат. На нем «при осмотре помещения были обнаружены следы оттисков кожных линий пальцев». Здесь же – фотография судебно-фотографической лаборатории. Снимок оказался удивительно хорошего качества: черный бок рояля с отпечатками пальцев и ладони… Дайнека разволновалась так, что невольно прослезилась. Перенесшись на сто лет назад, она очутилась в доме своих предков.

В верхнем правом углу фотографии виднелся край белой салфетки с цветочным орнаментом. Приглядевшись, она различила рисунок – розы.

На салфетке в рамке стоял портрет темноволосой женщины в меховой горжетке.

Вслед за тем ей попался рапорт на имя начальника сыскного отделения. В нем следователь по фамилии Жулебин писал:

В ходе дознания и в результате осмотра дома художника Бережного вскрылся целый роман, который в существенных чертах заключается в следующем. Будучи пансионером Петербургской Императорской Академии художеств, в 1898 году Николай Бережной отправился сначала в Вену, потом в Париж, Флоренцию и, наконец, в Венецию, где прожил около двух лет. С самого приезда своего в Венецию он сошелся близко с баронессой фон Эйнауди, Екатериной Алексеевной, женой венецианского аристократа, героя Итало-Абиссинской войны, отличившегося в битве при Адуа.

Несмотря на свою молодость, Николаю Бережному удалось завладеть если не сердцем, то, по крайней мере, интимным вниманием баронессы. Когда началось их сближение, неизвестно. В его архиве было найдено письмо, помеченное ноябрем 1901 года, от некой Натальи Петровны Мещерской, в котором она обвиняет Бережного в том, что он погубил Екатерину Алексеевну. Она прямо указывает на баронессу как на женщину, «игравшую цветами супружеской неверности, заставившую недоверчиво глядеть на всю прекрасную половину рода человеческого». «Вы убили душу Екатерины Алексеевны, – пишет Мещерская, – растерзали сердце, помрачили ее мозг – и все-таки вам мало: нужно еще и телу вред причинить!» Кроме страстных словесных обвинений, в том же письме Мещерская сообщает, что баронесса больна.

Родственники погибшего утверждают, что по получении этого письма Бережной был занят одною только мыслью, даже художества не шли на ум.

Свидетели рекомендовали погибшего как человека вспыльчивого, с неустойчивой психикой и способного на крайности.