Жозе Сарамаго - In Nomine Dei

ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ: Этими вот тонкими ручками? Этими хрупкими пальчиками?

(Начинает доноситься шум битвы - орудийная пальба, крики, лязг оружия. Католики в очередной раз пытаются взять Мюнстер приступом. В этой сумятице, в толпе бегущих людей исчезают ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ и ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН. Вдалеке, в глубине сцены возникает зарево. Медленно, как удаляющаяся гроза, стихает шум битвы. Защитники Мюнстера вновь появляются - по виду их можно судить о том, сколь ожесточенной была схватка. Входят ЯН ВАН ЛЕЙДЕН, КНИППЕРДОЛИНК, РОТМАНН и ЯН ДУЗЕНТСШУЭР.)

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Если бы вы совершили какой-нибудь грех в глазах Господа, Он предал бы вас в руки врагов и поверг бы в прах перед ними. Однако народ Мюнстера, покорный воле Господа и моей власти, ничем не оскорбил Его, и потому Он защитил нас сегодня, а враги наши навсегда покрыли себя позором и бесславием.

ЯН ДУЗЕНТСШУЭР: Ян ван Лейден, провозглашаю тебя воителем Господа.

КНИППЕРДОЛИНК (РОТМАННУ): Воители Господа - это те, кто отдал свою жизнь, обороняя Мюнстер.

РОТМАНН: Берегись, Книппердолинк, как бы за такие слова не расстаться с жизнью и тебе.

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: О чем вы там шепчетесь?

РОТМАНН и КНИППЕРДОЛИНК: О том, что нет средь нас всех человека, более достойного именоваться так, как назвал тебя Ян Дузентсшуэр.

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Говорить, что я достойней вас всех и заслуживаю этого звания более, чем кто-либо иной - значит сравнивать несравнимое. Ибо если здесь, в Мюнстере, я - первый после Бога, то вы все отстоите от меня на такое же расстояние, на какое я отстою от Него. И не потому, что я отдалил вас от моей власти, а потому, что Господь сделал свой выбор.

РОТМАНН и КНИППЕРДОЛИНК: Именно так, Ян ван Лейден. Господь хотел этого, Господь захочет, чтобы так было и впредь.

ЯН ДУЗЕНТСШУЭР (в сторону): Так пристало говорить тем, кто на самом деле думает иначе.

ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Епископ Вальдек, змей греха, вновь изрыгнул пламя и яд на наши стены. Но священны они, ибо Господь левой своей ногою оперся на них. И, правой своей ногой твердо став на наши души, Он даст нам последний толчок, который приведет нас к окончательному торжеству над злокозненным врагом. Укрепим же и закалим наши сердца, станем праведнейшими из праведных. Народ Мюнстера, народ Божий! Еще одно усилие - и мы победим.

ХОР ГОРОЖАН: Укрепим и закалим наши сердца, станем праведнейшими из праведных. Народ Мюнстера, народ Божий! Еще одно, всего одно усилие - и мы победим.

(Все уходят. Посреди сцены оказываются только ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ и ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН, которые за несколько минут до этого растворились в толпе горожан, а теперь возникли вновь. ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН держит в руках нечто напоминающее покрывало.)

ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ: Сердце мое переполнено радостью, душа моя ликует, потому что Господь с приязнью остановил свой взор на челе Яна ван Лейдена, супруга моего. Всего одно усилие - и мы победим, сказал он, и как будто сам Господь произнес эти слова.

ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН: Пусть отдыхают воины на башнях, пусть бестревожно опустят они свои мечи и обопрутся на копья, потому что это последнее усилие совершу я. Левая нога Господа отыскала мое сердце, правая Его нога - мою душу, и вот я - уж не я, а стрела, готовая сорваться с натянутой тетивы Его лука.

ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ: На этой войне воюют не только мужчины. Мы, женщины, тоже пойдем в битву и будем сражаться рядом с ними, как можем. Но в наше время пытаться подражать Юдифи и поднять меч против епископа - это безумие, это значит броситься навстречу верной смерти.

ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН: Я не обезглавлю Вальдека ударом меча, не заколю кинжалом, не сожгу, не удавлю петлей.

ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ: Ты говорила, что оружием тебе послужат лишь твои руки.

ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН: Как в оны дни - Юдифь, я оденусь в лучшие одежды, только не во вдовьи, но в безыскусный и оттого особенно соблазнительный наряд незамужней девицы. Надушу руки, волосы и шею, и ладони, и пальцы. Чтобы вдохнул епископ аромат искушения, когда на коленях я буду молить его даровать Мюнстеру пощаду.

ГЕРТРУДА ФОН УТРЕХТ: Епископ Вальдек отошлет тебя прочь, если не сделает чего-нибудь похуже.

ХИЛЛЕ ФЕЙКЕН: Выразительными взглядами, красноречивыми недомолвками я дам ему понять, что не в силах противиться его желаниям. Если нужно будет, поклянусь ему, что безразлична мне участь Мюнстера, что я отрекаюсь от своей веры. Что готова предаться ему безусловно и уйду в монастырь, однако дверь моей кельи, как и врата тела моего, всегда будут открыты для него.