Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера

— Согласен быть понятым. Вам ведь понятые нужны?

— Нужны, — согласился следователь.

— Тогда я жену позову. Я сейчас, я быстро, у меня квартира на этой же площадке, — бормотал Тушкан, протискиваясь сквозь плотное кольцо вооружённых бойцов.

— Не надо ничего искать, — неожиданно сказал Соломин. — Всё, что вам надо, здесь. — и он положил старческую, покрытую пигментными пятнами ладонь, на кожаную папку. — Ну и, конечно, здесь. — кивнул он на стоящий на краю стола персональный компьютер последней разработки.

— Разберёмся, — сухо произнёс следователь, и, взглянув на часы, украдкой вздохнул: понятые что-то задерживались.

Учитывая добровольную помощь следствию, а также состояние здоровья подследственного, следователь Алексеев не стал избирать меру пресечения Соломину в виде ареста, а ограничился подпиской о невыезде.

Доставленный на Лубянку Калмыков не стал долго запираться и чистосердечно во всём сознался, за что был препровождён в СИЗО «Матросская тишина» и помещён в камеру к фальшивомонетчику — человеку тихому и некурящему.

Единственный, кому удалось избежать карающего меча правосудия, был гражданин Суслов, он же небезызвестный Тушкан. Родион Рудольфович в тот злополучный для него день умудрился профессионально «раствориться» в необъятных российских просторах, и где его сейчас носит нелёгкая судьба вечного скитальца, неизвестно никому, даже всезнающим сотрудникам ФСБ. Однако бывалые люди поговаривают, что если в прокуренном придорожном кафе, или вечной вокзальной суете пристально присмотреться к посетителям, то нет-нет да и мелькнёт на мгновенье его крысиный профиль. И если после этого вы к своему большому неудовольствию обнаружите пропажу кошелька или дорожного саквояжа, то будьте уверены: вам это не показалось!

Соединённое английское королевство,

г. Лондон. Осень 18** года,

из дневниковых записей г-на Саратозина

С первых же дней пребывания на английском берегу я не мог отделаться от смутного ощущения, что за мной следят. Кто и зачем это делал, я, естественно, не знал, и это меня смущало ещё в большей степени, чем сама слежка. Ощущение, что тебя постоянно кто-то держит на невидимом поводке, было не из приятных, однако я мог поклясться на чём угодно — хоть на судовом журнале, хоть на Библии, — что слежка не была плодом моего воспалённого воображения! Конечно, о своих подозрениях я, как и положено, доложил капитану.

Иван Францевич внимательно меня выслушал, предложил стакан вина, после чего молча раскурил трубку.

— Думаю, что Вам, господин лейтенант, не показалось, — выдал Ерофеев после непродолжительных раздумий. — Увы, но, по всей вероятности, за каждым из нас ведётся слежка, и если до конца оставаться честным — у англичан для этого имеются все основания. Посудите сами, господин лекарь: в Англию мы прибыли с секретной миссией, о которой местные соглядатаи, видимо, всё-таки прознали. Теперь любая персона, сошедшая с «Апостола» на британский берег, негласно берётся под «опеку». Возможно англичане что-то знали о нашем предстоящем визите ещё до того, как «Апостол» отошёл от причальной стенки на петербургских верфях.

— Но как, господин капитан? — нетерпеливо перебил я старшего по званию. Морской Лис покосился на меня, выпустил клуб табачного дыма и многозначительно хмыкнул.

— Всякий секрет, юноша, имеет свою цену, и если находится человек, который эту цену платит, то секрет перестаёт быть таковым.

— Предательство?

— Точно утверждать не могу, но вполне возможно, что кто-то из господ министерских чиновников проговорился, разумеется, небескорыстно. Однако, господин лекарь, не кажется ли Вам, что, ведя подобные разговоры, мы с вами заплываем в чужие территориальные воды, или, говоря по-сухопутному — суём нос не в своё дело! Политика — дело хитрое, я бы даже сказал, порой коварное, и пускай ею занимается те, кому это по службе положено. Рекомендую Вам, господин лейтенант, от всех этих тайн Мадридского двора держаться подальше.

На этом наш разговор и был окончен. Я козырнул и вышел из капитанской каюты. Солнце уже спряталось за возвышавшиеся на границе порта многочисленные пакгаузы, и на улицах загорелись первые газовые фонари. На время ремонта нашего судна я поселился в номере небольшой портовой гостиницы, рядом с номером, в котором проживал капитан. Каждое утро мы с ним отправлялись в док, чтобы взойти на палубу нашего многострадального «Апостола». Иван Францевич весь день придирчиво следил за ремонтом, а я, чтобы не изнывать от безделья, старательно придумывал себе занятие: проводил инвентаризацию медицинского имущества, в очередной раз осматривал команду, боролся с проникшими на борт грызунами, ежедневно снимал пробу на камбузе и безуспешно пытался заставить кока, которого матросы за пышность фигуры и небольшой рост прозвали Пышкой, поддерживать на камбузе чистоту.