Светлана Алешина - Парящая в небесах

Он помолчал. А потом проговорил:

– Я боюсь ее в той же мере, в какой – боюсь за нее. Я не знаю, что мне делать. После смерти Игоря она заменила мне его, став дочерью. Тем более что ее родители пять лет назад погибли в автомобильной катастрофе. Не обижайте ее, Саша, хотя бы потому, что она все-таки сирота, а сироту обижать грешно!

– Я постараюсь ей помочь. Правда, постараюсь!

– Вы с ней чем-то схожи.

– Вы об этом уже говорили мне. Жаль, тогда я не обратила на это внимания!

«Сегодня вечером мне надо быть во всеоружии», – сказала я себе, подкрашивая ресницы почти высохшей тушью «Вандер Керл».

Кокетливо изогнутые ресницы, алые губы, зовущие к поцелую, и…

Что-то я забыла. Ах да…

Я засунула во внутренний карман куртки револьвер, который навязал мне Лариков. Сама я не люблю оружия, но эти ребята не понимают красоты, поэтому вполне вероятно, что придется доказывать свою индивидуальность с помощью этой славной маленькой «игрушки»…

Теперь я была готова к бою.

Из зеркала на меня смотрела вполне хорошенькая фемина – надо же, что способна сделать с людьми косметика!

Телефон надрывался. Отсутствие Эльвиры пагубно сказывалось на необходимости оторваться от самосозерцания.

Я подняла трубку.

– Сашка, мы же договорились! – заорал Лариков.

– Да, – улыбнулась я. – Правда, не помню о чем.

– Сашка, зачем тебе это все? Ты же знаешь, что убийства не их рук дело!

– А Игорь Затонский? – спросила я в ответ. – А будущие убийства, которые они, смею тебя заверить, совершат? Знаешь, Ларчик, канализационную трубу лучше вовремя перекрыть. Чтобы потом не воняло!

– С тобой напрасно спорить?

– Ага. Я весьма упрямая девица.

– Хотя бы скажи, где вы встречаетесь.

– В консерватории, – призналась я. – У нас общий вкус. Оба любим Вивальди… Правда, странно?

«В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе».

На протяжении всего концерта я повторяла про себя эту фразу.

Он смотрел на меня искоса, явно пытаясь понять, сколь долго я еще буду играть.

Аркадий Воробьевский.

Такой утонченный, цитирующий Сартра и тем еще более отвратительный.

Я сидела с закрытыми глазами, чтобы не встречаться с ним взглядом. Обсуждать моего любимого Вивальди с этим человеком казалось мне глубочайшим оскорблением памяти композитора.

Прозвучал финал. Зал взорвался аплодисментами. Оркестранты вышли на третий поклон.

«Ваше время истекает», – сказал мой внутренний голос.

Я поднялась. Мне показалось, что в публике мелькнули три очень хорошо знакомых мне лица. Но всех троих заподозрить в интересе к классике я никак не могла, ибо от них слышала очень нелестные отзывы о моих «скрипочках».

Лицемерный Воробьевский помог мне надеть куртку. Я подняла на него глаза. Он улыбался.

Честное слово, такая у него была улыбочка, что меня передернуло!

Мы вышли на улицу. Я остановилась и достала сигарету. Стоп!

Мой карман был пуст!

«Ну и дура ты, Сашка, – ругнула себя. – С твоей наивностью только в библиотеке работать! Как же ты могла его там оставить?»

Но с другой стороны – куда бы я его еще дела?

– Да, Саша, револьвера там больше нет, – услышала я голос позади себя. – Неужели вы думали, что, подавая вам куртку, я не проверю кармашек?

Я обернулась. Воробьевский смотрел на меня холодными и насмешливыми глазами. Может быть, если бы не это его дурацкое высокомерие, я бы напугалась. Но обычно в такие моменты меня разбирает холодная злость и я начинаю переходить границы разумного.

– Надо было думать, что вам хватит подлости шарить по чужим карманам, – усмехнулась я. – Моя беда в том, что я вечно думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле.

– Фотографии, – протянул он руку. – Вы грозились принести мне фотографии…

– А зачем они вам?

– За-чем?

Он округлил глаза.

– Да затем, что так надо, милая девочка. Я борюсь за ваше будущее.

– Серьезно?

Я рассмеялась.

– Что тут смешного?

Его глаза сузились.

– Просто я охотнее представляю себе свое будущее без вашего в нем участия!

– Потому что вам не хватает широты взглядов. Ладно, давайте не будем вести наш спор. Вы отдаете мне фотографии, и мы расходимся. Вас это устроит?

– А Таня Глухарева?

– При чем тут она? Я не знаю, где эта ваша Таня!

– Тогда о чем речь? – пожала я плечами. – Мы собирались обменяться, разве нет? Я отдаю вам ваши бесценные «компроматы» на вашего любимого Мещерского, вы мне – Таню. Кстати, а что ж вы сами не стремитесь к власти? Ах да… Так безопаснее – управлять из-за спины. В случае чего всю собственную дурость свалите на Мещерского… Кстати, странная у вас компания. Как это вас на всех хватает? Ах да, быть лидером общества и быть свободным от общества никак нельзя… Вот и якшаетесь то с «трудовиками», то с «рерихианцами», то с наркоманами, которых потом подставляете. Это называется – «мы сидим себе, а денежки идут».