Виталий Гладкий - Змея за пазухой

Даже человек совсем ничтожный и пустой, которого слово «дурак» сопровождает всю жизнь, и тот считает себя пупом земли. «Так что с умишком у меня все в порядке, — твердо решил Никита, — а вот с удачей дело обстоит худо». Этим вердиктом он попытался хоть немного приободриться, потому как настроение у него было совсем скверным.

Подъехав к дому, Никита выругался, как последний босяк, — машину припарковать было негде. В последние годы машины в автосалонах шли нарасхват. Читая в Интернете иностранную прессу (естественно, в переводе), где Россию обвиняли во всех тяжких и честили на все заставки, Никита, не имея возможности купить авто, иронизировал: наверное, народ бесится от плохой жизни, приобретая отнюдь не дешевые авто. Но теперь, поездив на «ауди», он твердо решил, что первым делом, после своих детективных «упражнений», купит себе приличную машину. Ведь сейчас он, что там ни говори, миллионщик…

Пришлось ехать в конец длинного ряда, туда, где стояли контейнеры для мусора. С трудом отыскав свободный пятачок, Никита заглушил мотор, вышел и сладко потянулся — эх, вздремнуть бы! Веки от монотонного шума мотора начали слипаться, и он прикладывал поистине героические усилия, чтобы не уснуть за рулем. Мимо него прошел-просеменил плохо одетый бомж и начал ковыряться в контейнере, выискивая только ему одному известные ценности. Вот жизнь! — подумал не без сострадания Никита. Врагу не пожелаешь такой судьбы — без крыши над головой, без денег, чтобы купить кусок хлеба, и с разрушенным (чаще всего алкоголем) здоровьем.

Понаблюдав чуток, как бомж деловито начал набивать свою котомку непонятно чем, Никита уже было направился к своему подъезду, но тут в его голову словно въехал грузовик — мать твою!.. Да ведь это же тот самый бомж, которого он встретил возле детективного агентства «Свет надежды» в день убийства Хайтахуна! На нем была та же одежонка — какой-то нелепый плащ в заплатах, под шапочкой, напоминающей тюбетейку, седые космы топорщились во все стороны, из-за чего физиономия бомжа напоминала морду неухоженного лохматого бобтейла, староанглийской овчарки. Никита резко обернулся и увидел, что бомж тоже смотрит на него; и в этом взгляде было столько злобы, что Никиту словно ледяной водой окатили.

— Ну-ка, постой, дружище, — решительно сказал Никита и быстрым шагом направился к бомжу. — Стой, кому говорю! Ты куда?!

Бомж, с виду хилый старец, неожиданно рванул прочь с молодой прытью. Не задумываясь ни на миг, Никита бросился вдогонку. Конечно же это был тот самый странный бомж, от которого за версту разило дорогим одеколоном и который бегал как спринтер, вспомнил Никита игру в догонялки возле ресторана «Монмартр». Они бежали так резво, что вскоре оказались за три квартала от дома Никиты — у комплекса зданий тридцатых годов, подготовленных под снос.

Бомж забежал под арку — и исчез. Комплекс представлял собой четыре пятиэтажных дома, соединенных в единое целое, которые окружали просторный двор-колодец, напоминающий мусорную свалку. Скорее всего, таковой он и являлся. Неподалеку находился частный сектор, и его жильцы не мудрствуя лукаво тащили во двор всякий хлам, который нельзя было воткнуть в машину для вывоза мусора. Здесь лежали и старые унитазы, и ржавые бочки, и битый кирпич, и какие-то тряпки, и автомобильные шины, а венчал гору этого «добра» первый серийный цветной телевизор «Рубин», лебединая песня советской электронной промышленности.

«Куда же ты девался, урод?!» — ярился Никита. Он бросился в ближайший подъезд, у которого даже была дверь, и, прихватив обрезок изъеденной коррозией водопроводной трубы, попавшийся ему под ноги (какое-никакое, а все же оружие), начал спускаться в полуподвальное помещение — оттуда ему слышались человеческие голоса. Да и лестница, по которой он шел, была расчищена от кусков обвалившейся штукатурки; это ясно указывало на то, что по ступенькам ходили регулярно.

Полуподвальное помещение представляло собой длинный, как собачья песня, коридор со множеством дверей, которые вели в крохотные комнатушки. Наверное, когда-то их использовали как кладовые. В коридоре было относительно светло — небольшие оконца под самым потолком были хоть и запыленными, грязными, все же свет пропускали. Но самое странное — все они оказались целыми, в отличие от окон на этажах, которые глядели на мир черными бельмами оконных проемов, откуда съехавшие домовладельцы вытащили рамы вместе со стеклами — что ж добру-то зря пропадать.