Георгий Молотков - Расследованием установлено…

На улице свежий ветер разметал по тротуару холодную пыль. Пусто — в субботнее утро самый сон. Только несколько «шизиков» трусцой бежали от инфаркта. Похожая на лисицу собака из соседнего подъезда задрала лапку у телефонной будки. У всех свои проблемы.

Петров огладил карман куртки, где, завернутые в плотную бумагу, лежали триста марок мелкими купюрами. Перспектива держать валюту дома его не устраивала. В другом кармане был пакет с фотографиями, отпечатанными с негатива, полученного от Саввича. Дел на сегодня предстояло много.

Желтый трамвай с двузначным номером, погромыхивая, подкатил к остановке. Нырнуть в метро — доехал бы быстрее, но отчего-то не хотелось забираться под землю в такое утро, тихое, светлое. Петров вскочил в вагон, оторвал билет, проверил номер.

Билет оказался счастливым. Настроение поднялось. Удача улыбалась сквозь пыльное стекло скупым осенним солнцем. С Тучкова моста открывалась Нева: жемчужно-серая, в гранитных берегах. Петропавловская крепость врезалась в рассвет золотым шпилем.

Петров любил похвалиться городом, как редким снимком из своей коллекции, перед гостями. Особенно много их бывало летом. Некоторые приезжали специально к Дню Военно-Морского Флота фотографировать на Неве боевые корабли. На Неве многое можно увидеть, если знать, куда смотреть. И откуда. Помнится, сильно удивился Рене Егер, подбирая русские слова, когда Петров показал ему с такого места корабль…

Раскатившись на повороте, трамвай выбежал на проспект Карла Маркса. Здесь, между кафе «Ровесник» и церквушкой, зажатой среди домов, был прежде садик, известный всем коллекционерам. Возле скамеек, где — рядами — планшеты со значками, кляссеры, монеты и медали, топтались кучками филателисты, нумизматы и темные людишки, готовые что угодно продать и обменять, лишь бы с наваром Иванов называл их «маклаками», сильно не любил. Тут Петров, кстати, и познакомился с Ивановым, привык к здешней атмосфере, был как рыба в воде. Но в те времена его могли еще бесцеремонно дернуть за рукав: «Парень, что у тебя?»

В общество коллекционеров на проспекте Римского-Корсакова Петров приходил уже мэтром. Был председателем секции масштабных моделей, получал грамоты за участие на выставках, о нем прошел сюжет по телевидению. Хорошее было время, если честно признаться…

Осталось позади, уплыло, как в трамвайном окне — тусклый купол церквушки, за оградой которой, рассказывали, зарыт прах Артемия Волынского, за что-то казненного в царство Анны Иоанновны. Тысячу раз проходил мимо, все хотел посмотреть, да так и не собрался.

Пыльный купол пропал за домами. И — на мгновение — шальная мысль толчком, словно кто-то по плечу хлопнул, — выйти на следующей остановке, вернуться назад, не спеша прогуляться по осеннему городу. Может быть, не случайно выпал ему счастливый билетик, может быть… Но в карманах куртки два пакета — осязаемо плотных.

Нечего рыпаться. Петров откинулся на спинку креслица, уставился в затылок впередисидящего и больше не глядел по сторонам.

Дверь открыл сам Козырев с помятым после сна лицом. Раньше он был техником вертолета, теперь работал машинистом в метро. Но моделизм не оставил. И, надеялся Петров, не оставит. Пока Саша мастерит свои самолетики, а их набралось уже сотни полторы, без консультаций Петрова ему не обойтись — модельщика по специальности и профессора в авиации. Он — мастер, Козырев — подмастерье.

— Чего лыбишься-то? — спросил Козырев, пожав протянутую руку.

— Да вот, думаю, что помру не от скромности, — стерев улыбку с лица, сказал Петров правду. — Дело есть.

— На миллион? — постарался подстроиться Козырев под настроение приятеля. — Тогда проходи, семья растет, а денег не хватает.

— На миллион — нет, — сменил тон Петров. — Всего на триста марок. Пусть у тебя полежат, ладно, Саша?

— Откуда они у тебя? От этого?..

Петров заторопился, Козырев не отказался сразу, это главное:

— Светлана Александровна передала, после смерти мужа остались. Он тоже коллекционером был, ну, из Таллина, ты должен знать. Попросила кое-что купить в «Березке». А я не могу… пока.

— А почему у себя не хочешь держать?

Почему? Вопрос был как удар в поддых. Почему? Петров мог бы на него ответить… Как и на тот — зачем он оставил Саввичу для переписки чужой адрес. Офлажкованный вопросами и вдруг явственно ощутивший тревогу, он молчал. Из плохо завернутого крана на кухне бежала вода прерывистой струйкой.

Пауза затягивалась. Козырев первым прервал молчание: