Георгий Молотков - Расследованием установлено…

Этот документ произвел на меня сильное впечатление. Я был расстроен и даже растерян…

— Чем же он так взволновал вас?

— Это были первые вопросы, которые прямо говорили, что мои отношения со службами ФРГ приобретают самый серьезный оборот.

— Разве для вас это было неожиданно?

— Нет. Я, конечно, ожидал вопросов технического порядка. Я даже сам предлагал на встрече в Копенгагене задать мне их письменно. Я полагал, что меня будут спрашивать о таких вещах. Я учитывал, что в письме, отправленном в Олесунне, представил себя специалистом по применению атомной энергии на флоте, обладающим возможностями для сбора информации по такой тематике.

— Так что же вас удивило? Разве не за такими именно сведениями и обратились к вам представители западных спецслужб?

— Но я не думал, что так скоро ко мне поступят вопросы такого глубокого и обширного характера.

— А что же вы решили сделать тогда в Рио-де-Жанейро?

— Под влиянием таких сомнений я отказался поначалу от увольнения в город на следующий день.

— Чтобы избежать контактов с немцами?

— Прежде всего поэтому. Никаких подготовительных действий, поверьте, я к встрече с ними не предпринимал. Ответы на заданные мне вопросы не готовил.

— И встречи с ними в Рио-де-Жанейро не было?

— Нет, встреча была. Хотя я и отказался от увольнения, мне пришлось в тот день все же сойти на берег. Получилось так, что несколько человек из команды попросились на пляж. Капитан попросил меня пойти с ними. Я попробовал сослаться на усталость, но в конце концов отказаться посчитал неудобным. Вечером во главе группы я сошел на берег.

— Взяли ли вы с собой какие-либо материалы для передачи иностранным разведчикам?

— Да, пока собиралась группа, я набросал ответы на вопросы и взял их с собой.

— Как же совместить это с тем, что вы говорили о своем желании порвать контакты с западногерманскими разведчиками?

— Уходя на берег, я понимал, что раз так вышло, то встречи с ними в городе мне не избежать. Должен сказать, что тогда твердого решения я еще не принял и не знал, что будет правильнее: совсем прекратить эти контакты или дождаться конца рейса. Я их боялся…

— При каких обстоятельствах вы передали представителям иностранной спецслужбы свои письменные ответы?

— До берега нас доставил катер, а к пляжу «Фламинго» вся группа отправилась пешком по улице Рио-Бранко. Обычно этот путь занимает около получаса. По дороге нам встретилась аптека, куда я решил зайти купить новую бритву. На сей раз повода для отрыва от группы я не выдумывал — бритва мне действительно была нужна. Когда я вышел из аптеки, то своих не обнаружил, а вместо попутчиков увидел у газетного киоска рядом с аптекой «пожилого» немца. Он стоял один и спокойно смотрел в мою сторону. Деваться мне было некуда, я подошел к нему, и он сообщил, что мои товарищи ушли вперед и, вероятно, ждут меня на ближайшем перекрестке. Я, не мешкая, передал «пожилому» конверт с ответами на вопросы.

— Вы ничего не сказали о своем отношении к той новой информации, которую от вас желали теперь получать?

— Нет. Никаких словесных комментариев я при этом не делал. И о своих настроениях и колебаниях не говорил. Понял, что мои страхи в расчет не берутся. Просто передал конверт.

— Но о чем-то был разговор во время этой встречи?

— Как мне помнится, «пожилой» снова завел речь о мерах предосторожности, которые нужно предусмотреть для успешного осуществления наших контактов в будущем. На этот раз он сказал, что я должен подумать об удобных для меня «знаках тревоги». Я вначале его не понял, решив, что мне предлагают завести систему обозначения вроде горшка с цветами, появление которого в окошке означало «все спокойно» или, наоборот, — «опасно». Знаете, как в кино… Далее я все же понял, что речь идет о другом. «Пожилой» объяснил, что я могу попасть под контроль советской контрразведки и в связи с этим должен буду подать сигнал тревоги своим партнерам. Таким сигналом в письменном сообщении может быть, например, написание печатной буквы в начале текста, исполненного скорописью. Он советовал мне самому решить, какие именно обозначения были бы приемлемыми для меня. Больше ни о чем мы Не говорили, никаких новых письменных вопросников, устных заданий я от «пожилого» немца в тот раз не получал. И больше ни с ним, ни с «молодым» немцем во время стоянки судна в Рио-де-Жанейро не встречался.

— Вы все время называете западногерманских разведчиков «пожилой» и «молодой» немцы. Вам не знакомы их имена?