Вадим Россик - Страна падонкаф

Дурачок с плаксивым воем бежит по тропинке следом за убийцей, не отставая. Убийца притормозил у толстой ели, свернул на поляну. Несчастный дурак за ним. На поляне, как обычно, никого. Ветер шумит в деревьях. Трещат ветки. Убийца встает на середину, почти на то же самое место, на котором когда-то давным-давно задушил маленькую девчонку, дожидается, когда из-за деревьев появляется Лябин, и бросает пластмассовый пистолет себе под ноги.

— Да не нужен мне твой пистолет, Леша. Я его просто ненадолго взял поиграть.

Убийца улыбается. У него хорошая, чуть смущенная улыбка. Такой улыбке доверяешь. Лябин тоже доверяет. Он трогательно улыбается в ответ сквозь слезы и подходит ближе. Он же не может уйти отсюда без пистолета. Убийца нащупывает в кармане веревку, одновременно успокаивающе бормоча:

— Я наигрался. Забирай свой пистолет. Мы же друзья, Леша?

Дурачок подходит ближе, нагибается и протягивает руку к своей игрушке. Воспользовавшись моментом, убийца вынимает из кармана веревку и набрасывает ее на шею Лябина. Дурачок испуганно дергается, но поздно! Убийца прижимает Лябина своим весом к земле, безжалостно душа его.

Лябин успевает только жалобно пискнуть, словно мелкая зверушка, попавшая в пасть кровожадному зверю. Убийца упирается коленом в жидкую спину дурачка и затягивает веревку на его горле еще туже. Тихий хрип. Противно запахло мочой. Глупому существованию Лябина наступает не предусмотренный небесами конец. Еще немного, еще чуть-чуть, и пистолет ему больше никогда не понадобится. Но!

Чьи-то сильные руки хватают убийцу. Злобный голос за спиной рычит:

— Ну, вот ты наконец-то попался, живодер!

Убийца испуганно оборачивается. Страшный удар в лицо — и свет в глазах у него пропадает.

Лябин, получив обратно свой пистолет и в компенсацию морального вреда «сникерс», завалявшийся в кармане запасливого Димаса, удовлетворенный убежал обратно на «Сметану». Под счастливой звездой родился этот блаженный. Отделался поцарапанной шеей и мокрыми штанами.

Они ошеломленно переглядываются. Все еще не веря, разглядывают распростертое перед ними тело. Они — это Витас, Лёня-трансвестит, Димас и Леха, Мандинго, Артем Мостипан, Лущай со своими гопниками. Даже Валерик с ними. Из-за Кати-Катенка. Его убитой любви. Они такие разные, но сейчас они все вместе. Одинаково думают, одинаково чувствуют. Что их объединяет? Большая скорбь. И большая ненависть тоже.

Большая скорбь не дает им забыть простые девичьи имена: Наташа Анохина, Даша Палашова, Света Синебрюхова, Катя Никитина, Сабина Исхакова… Может быть, были и другие.

Большая ненависть объединяет их против невзрачного человечка, без сознания валяющегося на поляне. Вот он, «Икс»! Дядя Коля, бывший отчим покончившей с собой Лены Куролятиной. Алкаш, с треском выставленный с последней работы. Бывший шахтер, бывший зек и бывший грузчик. Бывший человек. Жуткий маньяк и кровопийца. Отвратительный убийца и насильник. Чудовище. Всю громадную мерзость этих определений смогло вместить в себя это тщедушное тельце.

Леха первым приходит в себя. Ситуация для него уже ясна и понятна. Леха все постиг, оценил, признал. Ну и зачем время терять?

— Что стоим? Дело будем делать или вату катать?

Лущай тоже не тупит. Он велит своим:

— Кенты, аккуратно берем этого кекса и тащим к той осине!

Гоп-тусовка поднимает дядю Колю и в считанные минуты доставляет на край поляны. Остальные идут следом. Леха крутит в руках веревку, при помощи которой дурак Лябин только что чуть не улетел на небо. Не веревка, а лифт в вечность.

Дядя Коля зашевелился, застонал, уселся под осиной, единственной в этом хвойном леске. Размазывает кровь по лицу.

— Вы — подонки! — выплевывает вместе со сгустками крови и осколками зубов дядя Коля. — Ненавижу!

Это Димас виноват. Не рассчитал силы и неслабо приложил мудака. Испугался за дуралея Лябина. Зато спас идиота. Леха глумится:

— Не надо ругаться, дядя. Лучше сразу плачь! Шучу!

И врезает непрочно сидящему дяде Коле еще раз. Ногой в тяжелом «гриндере».

Дядя Коля хрюкает. Брызги крови летят веером. Он опять падает на спину.

Дядя Коля в одном прав — они подонки. Они же мухачинцы. Дети тридцать третьего микрорайона. Они живут в каждодневном насилии, смерти, жестокости. В мире угнетения, ксенофобии, одиночества. В клаустрофобской стране. Они подонки. Нет, не так. Не подонки, а падонки. Потому, что ни один из них даже не может правильно написать такое трудное слово. Орфография — для них слишком сложно. Но это их город. Их личный Мухачинск! Это их страна. Страна падонкаф. Бедных, малограмотных, жестоких, но людей. А дядя Коля не человек. Он взбесившийся псих. И среди людей ему не место. Даже среди таких людей. Падонкаф.