Ирина Лобусова - Флер Д’Оранж - Сердце Замка

С самого начала я поняла, что следует копать землю не вглубь. Вряд ли то, что в ней спрятано, спрятано глубоко. Я вырыла лишь небольшую ямку, когда металл во что-то уткнулся. Моя самодельная лопатка уперлась в твердую поверхность. Это находилось совсем близко от поверхности земли, как я и предполагала… Еще бы, близко. Если я смогла докопаться одной действующей рукой, балансируя на грани жизни и смерти, то те, кто ее прятал, явно не старались. Или совсем наоборот. Подумать только, если б не заходящее солнце, которое, отразившись на блестящей поверхности, ослепило мои глаза, я никогда бы ничего не нашла! Никогда в жизни! Вот и не верь после такого в судьбу. Ничего не скажешь, действительно, ирония.

Передвинув мою импровизированную лопатку на несколько сантиметров вниз и врезав ее в рыхлый чернозем, я не ощутила никакого упора. То же самое справа и слева. Итак, этот предмет овальной формы, и достаточно небольшой… Воодушевленная собственным открытием, я стала копать живее. А потом обратила внимание на землю, которую открывала слой за слоем. То, что комьями падало с моей лопатки, уже не было обычной землей. Рыхлое серое мертвое вещество немного напоминало пепел или слипшуюся пыль. То, что было зарыто здесь, обладало действительно ужасающей силой! Оно сумело уничтожить чернозем. Никогда я не слышала ни о чем подобном, и тем более не видела похожих химических реакций. Что-то, уничтожающее все вокруг и спрятанное так близко от поверхности. Еще несколько взмахов металлической пластиной, еще более страшный вид вырытой земли. Моим глазам предстал серебристый металлический цилиндр с плохо завинченной крышкой. То доказательство, ради которого я прошла весь этот путь. Я его нашла! Я нашла а, значит, моя жертва была не напрасной. Голова закружилась, как перед потерей сознания, но моя воля была сильней.

Я смотрела на металлический цилиндр – тайное проклятие поселка. Впрочем, он немного расплывался в моих глазах. И причиной этому была моя боль, вернувшаяся кажется, с новой, дьявольской силой… Слезы по щекам, раскаленной жидкостью уносящая каньон и расплавленные края солнца. Губы складывались в языческий ритуал пришедшей впервые в жизни молитвы. Я молилась этому небу и этому солнцу, этой проклятой и убитой земле.

– Не умирай… – я выплевывала засохшую кровь высшим благословением боли, моля человека, который не мог меня слышать, – не умирай… пожалуйста…

Мне хотелось кричать. Обхватив расколотый череп, я вдруг закричала диким голосом:

– Не умирай! Не умирай! Прости меня! Пожалуйста, прости меня!..

Я знала, больше ничего мне не понадобится в жизни, кроме одного. Только чтобы не умирал этот человек без лица, человек, которого я убила. Я? Или каньон? Или мы вместе, соединившись проклятой дьявольской парой? Эха не было среди гор. Были только слезы о моей растраченной жизни. Я раскачивалась над человеком без лица, имени которого я не помнила, раскачивалась в такт собственной боли, повторяя несколько слов как заученный речитатив:

– Не умирай…. Прости меня… не умирай… прости меня…

Я не плакала, хотя мои слезы существовали, только они были глубоко внутри глаз. Я просила небо и солнце, я просила каньон не лишать его жизни. Я готова была отдать абсолютно все, даже собственную жизнь, чтобы этот человек остался, даже если потом мне от этого будет хуже. Все равно. Все вокруг вторило мне в такт, отпевая его уходящую жизнь.

«Прости… прости… прости меня… Я не хотела… Я должна была остановиться… Я должна была спасти тебя… чувствовала, что поступаю не так… Я предвидела этот страшный уход из жизни. Я унесу с собой твою жизнь. Я буду любить тебя до безумия, так, как никто не любил тебя прежде. Ты станешь моим светом, моим дыханием, моей религией, моей верой и моей теплотой… Станешь моим Богом, моей законченной молитвой… Прости меня ради всего святого, прости за то, что я позволила тебя убить, что я не помешала тебя убить, зная, что может случиться в каньоне… Прости во имя окружающей меня пустоты. Прости во имя моей прежней искалеченной жизни…»

Я оплакивала без слез этого человека, ставшего вдруг самой большой моей ценностью за несколько часов отчаянного больного пути. Человека, умершего или близкого к смерти в самом расцвете жизни. Я оплакивала не созданный дом, не рожденных детей, не надетое свадебное платье, не пришедшую искренность неувиденной чистоты, не открытую жизнь обреченной к бессмертию жизни. Я выплескивала из собственного сердца прежде пройденные пути. Мне не нужно было теперь ничего, кроме человека, приходящего ко мне моей смертью. Он был светом, был болью, я поддерживала рукой его голову, умоляя вернуться хотя бы на одно-единственное мгновение. Я хотела быть с ним ради новой, возможной для нас обоих, жизни. Внезапно последний солнечный луч прорезал нависающую надо мной темноту. О чем это я… Ведь все будет не так! Совсем не так, если больше не существует проклятия! Нас найдут. И он будет жить. А когда он вернется в жизнь, все будет совсем по другому.