Владимир Колычев - Королева шансона

— Я не шучу! Сейчас на хрен все здесь разнесу, со всей твоей сворой!

Он ведь даже пацанов своих не взял, когда шел на «стрелку». Сам он готов был умереть, а их зачем тащить за собой? Он же не сектант какой-то. Он просто маньяк, мечтающий красиво жить. Или красиво умереть. Если Клыков не позволит ему красиво жить, он красиво умрет, что здесь непонятного?

— Я же говорю, успокойся! — округлившимися глазами смотрел на него Клыков.

Правильно говорил Губан, в Чечне и спецназ в полный рост стоит, и танки там, и самолеты, и генералов как грязи, но «чехи» не сдаются. А почему так? Потому что «чехи» не боятся умирать. И воюют они так, что с ними проще договориться, чем победить. Те же генералы договариваются с ними, потому что генералам хочется жить. В тепле и сытости жить.

И Клыков хочет жить. Может, не для себя, но для семьи — точно. Вот он и думает сейчас о своей семье. Что будет с ними, если Миша нажмет сейчас на красную кнопку? А что будет с ним самим, если завтра взорвется нефтехранилище? Сам он в этом случае выживет, но со своего кресла вылетит пробкой. Обратно в генералы его не возьмут, а пенсии на красивую жизнь не хватит… А Миша ни о ком, кроме себя, не думает, поэтому может позволить себе такую роскошь, как красивая смерть.

— Пять процентов от навара, и я спокоен как удав.

— Почему именно пять процентов? — озадачился Клыков.

— А Сугроб столько получал…

— Сугроб, Сугроб… Ну да, Сугроб… Что ты про Сугроба знаешь?

— Да, говорят, «замочили» его. И его, и всю его братву… Что там на Шахском водопаде было?

— На Шахском водопаде?

— А ты не знаешь, что там было?

— Да я-то знаю…

— И я знаю… Сначала рванул фугас! — Миша шевельнул пальцем на кнопке.

— Эй, эй! — дернулся Клыков.

— Ну, и автоматы там были. Профи там работали, да, Федор Григорьевич? Где они сейчас прячутся, не знаешь?

— Где?

— Ты не знаешь. И я не знаю. Но я-то узнать могу, а ты — нет. И поделать с ними ты ничего не сможешь. А делать что-то надо. Вдруг цистерны с нефтью взрываться начнут, это же шум на всю страну! Ну, и тебя пинком под зад…

С опаской глядя на пульт управления в руке у Миши, Клыков достал из кармана носовой платок, смахнул им испарину со лба.

— Ты кто такой?

— Отморозок.

— Я это уже понял.

— Да нет, неправильно ты понял… Я серьезный человек, и беспредел не уважаю. Но что делать, если всякие козлы наезжают. Приходится давать «ответку». Если со мной нормально, то и я веду себя нормально… Ты вот думаешь о том, что со мной делать. А ты не думай, ты соглашайся на мои условия. Это твоя единственная возможность избежать проблем, — усмехнулся свысока Миша.

Клыков слушал его внимательно. И дело здесь не только в тротиле. Он понял, что это Миша со своими бойцами зачистил бригаду Сугроба. Если так, то и самого Леню кончил. И Леню, и его телохранителей… И еще заслуживало уважение то, как Миша попал к нему на прием. Он ведь охрану с носом оставил, и это не могло не наводить на мысль о его незаурядных возможностях. Если он смог обойти охрану, то и нефтехранилище запросто взорвет.

— Значит, с Сугробом разобрался ты? — Клыков озадаченно постучал пальцами по столу.

— Да нет, не я… Кто-то… Ты вот не смог с ним решить, а кто-то смог.

— Ну, с ним не собирались решать.

— Не надо меня грузить, — возмущенно посмотрел на Клыкова Миша. — Я этого не люблю… Я знаю людей, потому никаких иллюзий на свой счет не строю. Тебе-то все равно, сколько и кому платить. Но твоему начальству с Сугробом делиться не хотелось, и тебя напрягали. Тебя напрягали, а ты думал, как решить с Сугробом. И насчет меня думать будешь… Поверь, у меня бойцы что надо, нас даже войсковой операцией не возьмешь. Если не веришь, давай попробуем. Только учти, если вдруг нефть гореть начнет, мы здесь ни при чем…

Какое-то время Клыков молчал, переваривая его слова, потом глухо произнес:

— Да, ты прав, меня насчет Сугроба напрягали. И мы искали способы… И насчет тебя будут напрягать. Если ты не поможешь нам.

— В чем я могу вам помочь?

— Ты уже помог. Убрал Сугроба… Метишь на его место и хочешь спокойной жизни? Будет тебе спокойная жизнь. Я скажу наверху, что ты, в принципе, мой человек, но для того, чтобы ты не отбился от рук, тебе нужно отстегивать три процента.

— Почему не пять?

— Пять — это ничья. Четыре — это успех. А три — это победа. Для меня. Если у меня будет победа, то и тебе бояться нечего. Зачем тебя убирать, если на твое место придет кто-то другой? Зачем нам убирать своего человека?