Павел Саксонов - Можайский — 1 - начало

Константин Николаевич выслушал всё с большим вниманием, лишь два-три раза перебив Михаила Георгиевича уточняющими вопросами. И — когда «доклад» завершился — предложил:

— Вот что. Положеньице, прямо скажем, аховое. Давайте сделаем так: вы — уж будьте так добры, Михаил Георгиевич — сейчас поставите в известность о происходящем всех наших, а где-нибудь через… час? Полтора?

— Полтора будет лучше. — Михаил Георгиевич понял идею с полуслова.

— Хорошо: полтора, так полтора. Значит, через полтора часа встречаемся все вместе. Где, как вы думаете, будет лучше?

— Как насчет «Якоря»? Это неподалеку от участка Можайского, владелец — человек свойский. И если что, всё и вся — поблизости.

— Стало быть, «Якорь». Через полтора часа.

Константин Николаевич отсоединился.

Михаил Георгиевич тоже повесил трубку на рычаг аппарата. На минуту-другую он о чем-то задумался и вдруг хлопнул себя по лбу: «Ах, черт побери! Ведь Гесс еще должен явиться… ну, да ладно: оставлю ему записку. Пусть тоже в «Якорь» приходит».

Михаилу Георгиевичу не было известно, что Гесс, примерно в это же время уже спешивший из «Анькиного» в молжаниновский дом, не только тоже напрочь позабыл о назначенной с доктором встрече, но и — когда он о ней спохватится — явиться на нее не сможет.

Итак, Михаил Георгиевич, ничуть не сомневаясь в том, что все его без исключения коллеги на призыв откликнутся — как же тут было не откликнуться: при таких-то ошеломляющих известиях? — снова снял трубку с рычага и начал последовательно обзванивать одного полицейского врача за другим. С какими-то из них его соединяли сразу. Других приходилось беспокоить на их квартирах. До двух дозвониться не удалось вообще: оба находились на вызовах. Хотя и не надеясь на своевременность передачи, Михаил Георгиевич оставил для них сообщения и посмотрел на часы: до назначенного времени было еще прилично. Как раз на неспешную пешую прогулку от полицейского дома до «Якоря».

«А почему бы и не прогуляться?»

Михаил Георгиевич снял халат, облачился в пальто, погасил керосиновую лампу — в кабинете тут же стало серым-серо в свете мартовского утра — и вышел.

Чулицкому — по должности и ответственность — выпала, как он полагал, самая неприятная часть намеченного на совещании у Можайского плана действий: аресты. Побывав сначала у себя и приведя себя в относительно божеский вид («Пить надо меньше!»), он, явившись на Офицерскую и наскоро дав указания чиновникам для поручений, отправился и сам по одному из адресов, прихватив с собою двух полицейских надзирателей. О том, что всё или, по крайней мере, многое уже пошло или вот-вот готово было пойти наперекосяк, он и не подозревал: откуда?

Указанный в адресе доходный дом — вполне респектабельный, но из недорогих — находился в самой глубине Васильевского острова, так что путь проделать пришлось изрядный. Самое обидное (уставшие люди становятся ворчливыми, а Чулицкий после бессонной ночи и слишком уж непомерно выпитого чувствовал себя очень уставшим) заключалось в том, что еще какой-то час назад он находился на Ваське и мог бы отправиться в адрес прямиком, сэкономив немало времени и сил. И только необходимость привести себя в порядок и переодеться в собственные вещи (читатель помнит, что после разыгравшейся в кабинете Можайского неприглядной сцены Чулицкому пришлось позаимствовать у Юрия Михайловича сорочку и сюртук) заставила его поехать на квартиру. Не будь такой необходимости, он мог бы по телефону связаться с Офицерской и, не являясь лично, передать необходимые инструкции.

В общем, Михаил Фролович был зол. Его скверное настроение стало причиной и того, что всю дорогу он без нужды цеплялся к надзирателям и кучеру, и того, что уже у дома он закатил грандиозный скандал тамошнему старшему дворнику, вся вина которого заключалась лишь в том, что он, дворник, не за пять, а за десять секунд открыл перегораживавшие арку ворота, и того, что, поднимаясь по лестнице, он выражал возмущение неприбранностью, хотя по совести пролеты сияли чистотой, и того, что, нажав на бутафорскую кнопку электрического звонка и обнаружив ее поддельность, заколотил кулаками в дверь так, что ее цельная доска едва не раскололась на части.

Взбудораженные грохотом, из двух соседних квартир повыскакивали жильцы: дюжий на вид молодой человек в студенческой форме и пожилая дама — лет под семьдесят, но выглядевшая удивительно хорошо и настроенная очень решительно. И если студент мгновенно ретировался, увидев, что бесчинство учинил полицейский чиновник в сопровождении двух полицейских же надзирателей, то дама дала Чулицкому настоящий бой: