Митрофан Андреевич прошел к столу и налил себе выпить. Саевич — сидевший тут же, на краешке стола, — едва увидев приближавшегося полковника, соскочил на пол и посторонился. Ему явно не хотелось опять угодить под руку вышедшего из себя пожарного!
— Да не шарахайтесь вы так: не съем! — рявкнул Митрофан Андреевич и опрокинул в себя содержимое стакана.
Саевич попятился.
— Хватит рассусоливать! Что произошло в «Аквариуме»?
Саевич — на мой взгляд, вполне благоразумно — отступил к другому концу стола и обвел вопросительным взглядом Можайского, Инихова и Чулицкого. Те, не желая вступать в пререкания с красным от злости Митрофаном Андреевичем, закивали, подобно китайским болванчикам, головами: мол, черт с ними, с террористами — говорите, что спрашивают! И фотограф, поняв, что рожденная на пустом месте, а потому особенно странная перепалка между его сиятельством и Сергеем Ильичом продолжения иметь не будет, заговорил, дождавшись, однако, чтобы Митрофан Андреевич вновь уселся в свое кресло.
— Прошло, наверное, минут десять, прежде чем барон вернулся к коляске. Вернулся он не один: его сопровождал какой-то мальчишка — из тех проныр, которые и газетами торгуют, и спичку готовы поднести, и поручение какое-нибудь выполнить.
«Ну-с, Григорий Александрович, выходите! — барон принял у меня вожжи и передал их мальчику. — А ты — поставь коляску так, чтобы не мешалась. Если сможешь, переведи ее к ресторану. Мы будем там. Сделаешь, обратись к вооон тому типу: видишь, в ливрее?»
— Барон и мальчик встали так, чтобы рассмотреть противоположную сторону проспекта, почти скрытую от взгляда хаотичным скоплением экипажей. Мальчик утвердительно кивнул.
«Он отдаст тебе деньги».
— Оставив коляску на попечение новоявленного грума, мы с бароном начали пробираться на четную сторону, и это, замечу, потребовало от нас определенных усилий и ловкости. Однажды нас едва не придавило оглоблями ломовой телеги к колесу изящной кареты. В другой раз с отчаянной бранью на нас накинулся всадник в офицерской шинели, но барон, ухватив его лошадь под уздцы, погрозил ему кулаком в лимонного цвета перчатке, и всадник, оценив, вероятно, могучее телосложение барона и его залихватское щегольство, почел за благо замять конфликт.
«Вот народ! — усмехнулся барон. — Сначала нарывается, а потом на попятную. Никакого веселья!»
— Хотите подраться?
«Что вы, Григорий Александрович! Но размять мышцы в порядочном боксе очень даже полезно!»
— Ну, тогда вам представился случай! — Я, подергивая барона за рукав пальто, заставил его повернуться влево, и барон тут же — лицом к лицу — столкнулся с по пояс высунувшимся из коляски генерал-лейтенантом. Генерал-лейтенант этот, багровый и одновременно какой-то мертвенный в свете фонарей, с пышными усами, старомодными баками, окладистой бородой, исходил нечеловеческой яростью, только что не хватаясь за саблю. «Мммерррзаавцы! — кричал он. — Прочь с дороги! Зашибу до смерти! На куски порублю: мать родная не узнает!» Выглядело это, мягко скажу, омерзительно: такой почтенный — внешне — человек и так себя вел! Конечно, можно было понять, что нервы его находились на пределе, но разве это был повод давать себе волю настолько полно? Барон, очевидно, подумал также:
«Стыдитесь, сударь!» — воскликнул он и добавил, перекрывая крики: «Вам это совсем не к лицу!»
— «Сударь?! Сударь?» — завопил еще пуще генерал. — «Ты как ко мне обращаешься, скотина?!» Барон пожал своими атлетическими плечами и, вновь повернувшись ко мне, спросил:
«Надеюсь, вы не подумали всерьез, что я стану боксировать с выжившим из ума стариком?»
— Да нет, конечно, — ответил я. — Просто к слову пришлось!
И тут, обрывая Саевича почти на полуслове, оглушительно и одновременно захохотали Чулицкий и Сергей Ильич:
— Так вот кто это был! — захлебываясь смехом, выдавил из себя Чулицкий. — А мы два месяца искали!
— Ха-ха-ха! — надрывался Инихов.
— Да что такое? — Кирилов, едва успокоившийся, вновь вскочил с кресла. — Что вы ржете, как лошади по тревоге?!
Михаил Фролович, одной рукой тянясь за платком, замахал на полковника другой:
— Это просто анекдот… но позвольте… минутку…
Насилу перестав смеяться и утерев глаза, Чулицкий пустился в пояснения:
— Только представьте себе: однажды вызывают нас — одновременно меня и Сергея Ильича — туда, — наш главный сыщик ткнул пальцем в потолок. — Кровь из носу, — приказывают нам, — найти и привлечь шестерых негодяев, осмелившихся напасть на генерал-лейтенанта N: на глазах у сотни свидетелей, в людный вечер, на Каменноостровском проспекте! Недопустимо, чтобы прославленный воин остался с неотмщенной законом обидой! Стали мы — вы понимаете — проводить расследование: а куда деваться, если приказ исходит с самого верха? Дел-то у нас и без того по горло, людей — нехватка острая, а тут на тебе: никого не убили, не ограбили… но будь любезен — найди и повяжи! Первым делом, мы постарались отыскать свидетелей нападения, для чего встретились с самим генералом и попытались его опросить: вдруг какие-нибудь детали его высокопревосходительство заметили и запомнили? Но не тут-то было: его высокопревосходительство юлил, крутился и вертелся, словно уж на сковородке! Добиться от него чего-нибудь внятного не получалось: даже впечатление такое начинало складываться, что темнил — и ох, неспроста темнил! — этот прославленный воин! И все же, кое-какую зацепку он, сам того не понимая, нам дал. Совсем уж разойдясь в пространных речах, он брякнул что-то об «Аквариуме», и мы за это ухватились: «Аквариум» и Каменноостровский — указания точные.
Читать дальше