Павел Саксонов - Можайский — 5 - Кирилов и другие

— Вот то-то и оно, господа! — продолжал кипятиться Митрофан Андреевич. — Если каждый хороший человек в этом городе начнет решать свои проблемы при помощи поджогов, то неизбежно будут и жертвы. Не завтра, так послезавтра. Не послезавтра, так через год. Но будут! Вы понимаете это?

Пришлось согласиться.

— А это значит, — развил мысль Митрофан Андреевич, — что всем таким хорошим людям нужно давать по рукам! И очень больно! И начать необходимо с этого вашего Грулье!

— Почему с него?

— Да потому что вот он!

Я вздохнул:

— При всем уважении, Митрофан Андреевич, но я показаний не дам.

Кирилов вперил в меня наполнившийся озлобленностью взгляд:

— Это еще почему? Вы же согласились с тем, что такое поведение недопустимо!

— Согласиться-то согласился, — я снова вздохнул, — но любой из этих господ…

Я поочередно указал на Можайского, Чулицкого, Инихова, Гесса, Любимова, Монтинина:

— …любой из этих господ-полицейских скажет вам, что законы обратной силы не имеют. И то, что решено сегодня, не может распространяться на вчера.

Митрофан Андреевич оторопел:

— Что? — растерянно спросил он. И повторил: «Что?»

На выручку мне подоспел Можайский:

— Я и сам, Митрофан Андреевич, — потерпевшая сторона. Сушкин и меня обвел вокруг пальца. Заставил, можно сказать, побегать без всякой пользы… А все же зла на него держать невозможно. И в этой конкретной ситуации он верно говорит: что было — прошло. Или, если угодно, кто старое помянет, тому глаз вон. Можно еще и вот что припомнить: однажды к старому, уже на смертном одре лежавшему, фараону пришли будущие министры его готовившегося вступить на престол сына…

Митрофан Андреевич не сдержался:

— Какой фараон? Что вы несете?

Можайский:

— Тот, который, умирая, завещал [31]: крепко царство памятью и законами. Законами — потому что без них всё погружается в хаос. А памятью — потому что она хранит и произвол.

Митрофан Андреевич:

— Вы в своем уме? Какие законы? Какая память? Вы о чем вообще?

Можайский:

— О том, что даже фараон — варвар, несомненно: достаточно вспомнить, как его порода удерживала в рабстве целый народ [32]— понимал: котлеты необходимо беречь от мух. А именно: память — памятью, а законы — законами. Память подсказывает, какие законы принимать и хранить, а законы, в свою очередь, ограждают от памятного произвола. Но, ограждая теперь, не простираются на то, что уже миновало. Иначе неизбежен конфликт.

Митрофан Андреевич нахмурился:

— Вы предлагаете мне помнить и в то же время забыть?

Можайский согласно кивнул:

— Вот именно. Помните о том, что было. Имейте это в виду, принимая решения в настоящем и в будущем, но забудьте о конкретных персоналиях: они уже в прошлом. Власть ваших решений на них не должна распространяться!

Митрофан Андреевич повернулся ко мне:

— Ну, Сушкин! Я этого вам никогда не забуду! Уж лучше бы вы ничего не говорили!

Я — искренне, обескуражено — развел руками:

— Теперь-то и я понимаю, что своим рассказом поставил вас в неловкое положение. Но…

— Уж очень захотелось похвастать!

— Не без того.

Я вновь смутился и так — в смущении — робко улыбнулся.

Митрофан Андреевич смотрел на меня холодно, но постепенно холод и та, возникшая было, озлобленность, которой еще минуту назад наполнился его взгляд, начали отступать. Наконец, лицо нашего справедливого во всем брант-майора дернулось в насмешливой гримасе, и Митрофан Андреевич произнес:

— Черт с вами, Сушкин. Забыть, так забыть. Но учтите: с этой минуты я глаз не спущу с ваших похождений. И если в будущем я на мгновение хотя бы заподозрю, что вы опять покрываете какого-нибудь хорошего человека, я немедленно призову вас к ответу. И вы — даже не спорьте! — расскажете мне все и сразу же!

— Договорились. Но должен признаться, ваше условие достаточно тяжело.

Митрофан Андреевич пожал плечами:

— Это вам в качестве гонорара.

— Поменьше бы таких гонораров! — вырвалось у меня, но от спора по существу я воздержался.

Чулицкий:

— Вернемся к Анастасии Маркеловне?

Митрофан Андреевич хлопнул себя по лбу:

— Совсем мне голову заморочили! На чем я остановился?

Посыпались подсказки.

Митрофан Андреевич повертелся от одного к другому, покивал головой и продолжил прерванный этим, приведенным выше, внезапным отступлением рассказ:

— Значит, — переспросил я Анастасию Маркеловну, — ваш брат заявил, будто вознаграждение предложил ему Грулье?