Павел Саксонов - Можайский — 6 - Гесс и другие

«Зволянский?» — изумился я.

«И он, и другие».

«А кто еще?»

«Да тут много кого замешалось!»

«Да во что же, Господи?»

Так мои вопросы завершили круг, что с новой усмешкой не замедлил подметить мой странный собеседник:

«Давайте-ка лучше смотреть и слушать!» — заявил он и, отвернувшись от меня, вперился взглядом в стекло.

Я последовал его примеру.

Зволянский сидел на корточках подле Брута и рылся в его карманах. Молжанинов — с огурцом в руке! — стоял рядом. Оба чиновника для поручений сидели у края стола: перед ними громоздилась кипа каких-то бумаг, и они перебирали эти бумаги, время от времени делая в них какие-то пометки.

«Да что же это!» — донеслось до меня.

Зволянский поднялся на ноги и посмотрел на Семена Яковлевича. Молжанинов откусил огурца, прожевал, пожал плечами и ответил довольно пренебрежительно:

«Понятия не имею, Сергей Эрастович: должно быть здесь».

«Но вы же видите: ничего!»

«Значит, перепрятал».

«Зачем?»

«Да кто же его, шельму, знает? Может, учуял чего?»

«Петр Иванович!» — окликнул Зволянский одного из чиновников.

Тот оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на своего начальника.

«Ступайте в его комнату, — кивок на Брута, — и посмотрите там!»

Чиновник тоже кивнул, поднялся со стула и вышел из кабинета… Боже, вот тут я, признаюсь, особенно возблагодарил Талобелова, так нежданно пришедшего мне на помощь и вызволившего меня из-за вазы. Не сомневаюсь: оставайся я на прежней своей позиции, меня бы непременно обнаружили!

«Что они ищут?» — обратился я к Талобелову.

«Аркаша, — ответил он, — еще с вечера должен был иметь при себе список запросов».

«Каких запросов? От кого?»

«Известно, от кого: революционеров!»

Я опешил настолько, что Талобелов, видя мои выпученные глаза и отвалившуюся нижнюю челюсть, рассмеялся:

«Ну да, — повторил он, — от них, голубчиков!»

«Вы… вы…» — залепетал я, не в силах правильно сформулировать мысль.

«Нет, сударь, что вы!» — Талобелов опять рассмеялся. — «Мы сами — никакие не они… не революционеры то бишь. Мы просто снабжаем их дельными вещами».

«Снабжаете!»

«Именно!»

«Вы!»

«Мы».

«Но ведь вы — полицейский!» — как последний аргумент, выкрикнул я.

Талобелов положил руку на мое колено:

«Вот именно поэтому».

До меня дошло:

«Значит, вы — агенты?»

«Разумеется».

Моя голова пошла кругом: Кальберг, Молжанинов, пожары, трупы, революционеры… что за невероятная смесь! А главное — что за дикая смесь! Как одно в такой мешанине увязывается с другим?

— Очень даже увязывается! — Чулицкий.

— Да, Михаил Фролович, теперь-то многое понятно, но тогда, в комнатушке, я ничего вообще не знал… а теперь — конечно: я и сам вижу, насколько всё просто! Или, если угодно, насколько мы все ошибались, принимая дело за обычные… ну, или необычные, но все же с целью простой наживы убийства!

— Нет, не ошибались! — Можайский.

Гесс вскинул взгляд на его сиятельство:

— Не ошибались?

— Нет, — повторил Можайский. — По крайней мере, не до конца.

— Что это значит?

— Давайте позже, хорошо?

— Ну…

— Что у тебя на уме, Можайский?

— Ничего особенного, Михаил Фролович. Просто, похоже, у меня сложилась общая картина. Полагаю, и у тебя тоже!

Чулицкий на очень короткое мгновение задумался, а потом согласился:

— Да, пожалуй… вот только исчезновение всех жертв для меня по-прежнему остается загадкой!

Его сиятельство склонил голову к плечу:

— Я, кажется, догадался, в чем дело!

— Ты серьезно?

— Насколько это возможно.

— Зачем же они исчезли?

— Давай отложим это на завтра? Придет ответ из Венеции…

Чулицкий погрозил пальцем:

— Экий хитрец!

— Да нет, — Можайский улыбнулся — губами, — никакая это не хитрость! Просто не вижу смысла в преждевременных выводах.

— Ну да, конечно!

Тогда его сиятельство, гася улыбку в глазах, прищурился:

— Хочешь взять меня на пари?

Чулицкий фыркнул:

— Больно надо!

— Значит, хочешь!

— Ну, допустим!

— Что ставишь?

Чулицкий задумался:

— Коньяк?

— Идет!

— Господа, — обратился к нам Чулицкий, — вы все — свидетели!.. Ну, говори!

Его сиятельство тоже осмотрел всех нас, словно желая убедиться: правильно ли мы поняли условия пари. И только потом сказал — просто, без всякой аффектации:

— Все эти люди — агенты.

— Полиции? — не понял Чулицкий.

— Нет, — возразил Можайский, — Кальберга.

Чулицкий нахмурился: