- В семьсот сорок? Вы относитесь к той породе женщин, которых слушаешь с обостренным вниманием... Вы сокрыли какой-то смысл в этой сумме превалирующих трудностей - я имею в виду "семьсот сорок"?
- Я перестала верить в мудрость "каббалы" (18), инспектор Шор... Жизнь научила меня прагматизму и юмору... Так что "семьсот сорок" можно легко заменить на "тридцать четыре"... Глядишь, когда у вас будет хорошее настроение, посмеетесь над моей игрой в цифры...
- Посмеюсь, - пообещал Шор, - обязательно посмеюсь... В декабре, во время отпуска... А теперь я назову вам несколько имен и вы их запомните... Это в ваших интересах...
...Степанов сидел на застекленной веранде маленького кафе; солнце было жарким, летним, никак не скажешь, что октябрь; лениво курил (возил с собой советские "Мальборо", самые, как он считал, во всяком случае, пока, лучшие сигареты в мире; таможенники Франции долго качали головами, но все-таки пропустили пять блоков, не потребовали уплатить пошлину); заново вспомнил разговор с Шором; странный человек, в нем есть что-то от дикой козы, такие же быстрые глаза и завороженность движений; Степанов часто наблюдал их в Темном лесу под Ставрополем во время осенней охоты на кабана.
"Но он крутит, - думал Степанов. - Или не договаривает. Впрочем, я бы на его месте поступал так же. А может, ставит капканы? Не все злодеи - патологические уроды; Шелленберг был красавцем, и глаза у него были грустные, прекрасно чувствовал музыку, плакал, когда Гейдрих, шеф СД, играл скрипичные концерты. Шор явно хочет включить меня в их дело с Грацио, иначе зачем он вспомнил какого-то Цорра? Наш Лыско интересует его постольку, поскольку... Если господь воистину сотворил человека, то зачем же он наделил его таким качеством, как хитрость? Впрочем, хитрость - это ум глупых, нельзя же всех сделать одинаково умными, тогда мир кончится. Социальное неравенство дурно, а вот неравенство интеллектов - вещь, оправданная всей логикой эволюции...
Конечно, ум противоположен хитрости, трусости противостоит мужество, раскрепощенной деятельности леность..."
Степанов посмотрел на часы - прошло уже пятнадцать минут, Мари все еще не было.
"Нет, все-таки он крутит, замыслил какую-то игру, сказал себе Степанов, - а если игра, то это против тебя и тех, кого ты любишь. Как это в стихотворении? "Я - другое дерево". Этот Шор - "другое дерево".
Степанов достал из кармана блокнотик, решил записать то, над чем стоило подумать; ручка, конечно же, не сработала, "советское - значит, отличное"; если перо золотое, то резиновый резервуар ни к черту не годен; из прекрасного материала делаем седла, а не пальто; сколько пишем об этом, сколько говорим, скорее бы наладить прямую связь: завод магазин - покупатель; показатель - прибыль; просто, как мычание, а поди ж ты...
Он стряхнул ручку, чернила капнули на скатерть, слава богу, бумажную. Вспомнил сразу же, как некий командировочный приехал из-за рубежа в середине пятидесятых, когда нейлон только-только входил в моду, привез подруге нейлоновую кофточку, купил на "подкожные", с трудом скрытые от бдительной жены; достал ручку, хотел написать на открытке: "Любимой - сувенир на память"; ручка, конечно же, отказала; стряхнул перо, чернила капнули на кофточку; командировочный в ужасе начал замывать ее мылом; пятно расплылось, стало огромным; тогда он, ничтоже сумняшеся ("Химии в быту" не было и в помине, много чего тогда не было из того, что сейчас повсюду; беспамятные мы, прогресса видеть не умеем), налил в тазик ацетона, опустил туда кофточку, и от нее остались только пуговицы - растворились сэкономленные суточные. Незадачливый любовник в ужасе отправился в туалет, слил ацетон с пуговицами в унитаз, присел с расстройства на стульчак, закурил, спичку, как и полагается, бросил тоже в унитаз... Привезли бедолагу в Склифосовского с обожженным задом и разбитым в кровь лбом.
Степанов, вспомнив это, рассмеялся; он все еще смеялся, когда пришла Мари.
- Что вы?! - спросила она недоуменно.
- Да так, - ответил он. - Покойный отец учил меня, что в сложных ситуациях надо настраивать себя на смешное, это как хороший массаж для нервов, думается чище.
- Слушайте, - сказала Мари, - или я ничего не понимаю, или он нас втягивает в какое-то темное дело... Но, может быть, во что я с трудом верю, он честный человек? Предлагает начать скандал... И он позволил мне объявить вам об этом в открытую.
- Мне он позволил то же самое... Я готов. А вы?
Мари обернулась к бару, подняла руку, попросила официанта:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу