Харлан Кобен - Один неверный шаг

При всем том, широкая улица, где обитала тетушка Мэйбл, являла собой разительный контраст с разрушающимся и быстро деградирующим кварталом, который Хорас называл своим. Майрон знал Уэст-Ориндж довольно хорошо, тем более что его родной Ливингстон граничил с ним. Ливингстон тоже начал меняться. Когда Майрон учился в школе высшей ступени, это был, что называется, «белый город». Даже, если так можно выразиться, «очень белый». Буквально «белоснежный». Он был такой «белый», что в выпускном классе Майрона учился только один чернокожий подросток. Да и то только потому, что показывал выдающиеся результаты на занятиях по плаванию и числился первым пловцом в школьной команде. Можно ли требовать большего от маленького городка?

Дом тетушки Мэйбл представлял собой одноэтажную постройку в том стиле, какой шутники наверняка окрестили бы сельским. В этом так называемом ранчо имелись три спальни, полтора санузла — ванная комната и еще одна крохотная пристройка — и большой благоустроенный подвал, где стоял далеко не новый, но довольно большой американский бильярд. Майрон припарковал свой «форд-таурус» прямо у входа.

Мэйбл Эдвардс можно было дать лет пятьдесят, но Майрона не оставляло ощущение, что на самом деле женщина гораздо моложе. Она обладала мощным сложением, большим мясистым лицом, седыми, вьющимися мелким бесом волосами и носила платье, которое, казалось, было сшито из старой шторы или портьеры. Открыв дверь, она встретила Майрона широкой добродушной улыбкой, придававшей ее массивным чертам почти детское выражение. На шее у нее висели на цепочке очки для чтения с полулинзами, покоившиеся на огромном бюсте. Правый глаз почтенной матроны слегка заплыл, что наводило на мысль о семейной разборке или случайном соприкосновении с дверным косяком. В руке она держала незаконченную вязаную вещицу с воткнутыми в нее вязальными спицами.

— Матерь Божья! — воскликнула она. — Уж не Майрон ли это Болитар собственной персоной? Входите, молодой человек, входите…

Майрон последовал за ней в помещение. Затхлая атмосфера дома наводила на мысль, что здесь обитало несколько поколений стариков. Прежде, в подростковом возрасте, Майрон, ощутив подобный запах, попросту зажал бы пальцами нос, но в зрелые годы, возможно, набрал бы этот воздух в бутылку, крепко закупорил и спрятал в шкафу — как говорится, на черный день. Вернее, на день воспоминаний и поминовения. Чтобы, размышляя о прошлом, смаковать его по глоточку, словно старое виски, оживляя мысли о былом.

— Я как раз поставила на плиту кофейник. Выпьете чашечку?

— С удовольствием. Очень любезно с вашей стороны.

— Присаживайтесь. Я вернусь с подносом через минуту.

Майрон опустился на жестковатую софу, обитую потертым велюром с цветочным орнаментом, и по какой-то непонятной причине чинно сложил руки на коленях, как будто ждал прихода учительницы. Потом осмотрелся. На кофейном столике располагалось несколько грациозных статуэток, выполненных в традиционном африканском стиле. Облицовка камина была почти сплошь завешана семейными фотографиями. Большинство снимков изображали молодого человека, почему-то показавшегося ему знакомым, хотя Майрон точно знал, что никогда не видел его. Ну конечно! Это же сын Мэйбл Эдвардс, догадался он. Порядок, в каком располагались фотографии, оригинальностью не отличался, поскольку отпрыск древа Эдвардсов был запечатлен, что называется, с пеленок. После изображений младенческих лет шли снимки Эдвардса-школьника, Эдвардса-подростка — ну и так далее. Завершали своеобразную фотогалерею снимки парня на выпускном вечере в школе и — в уже более зрелом возрасте — одетого в смокинг. Должно быть, Эдвардс принарядился по случаю какой-нибудь важной семейной даты или собственной помолвки… Майрон прекрасно понимал, что все это весьма банально — подобные фотогалереи имеются чуть ли не в каждом доме. Тем не менее эти снимки чем-то притягивали сердце. Возможно, своей чистотой, наивностью и безыскусностью.

Как и было обещано, Мэйбл Эдвардс довольно скоро вернулась в гостиную с подносом.

— А ведь мы с вами встречались, — сказала она.

Майрон кивнул, стараясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Что-то неясно шевелилось в памяти, но ему никак не удавалось нащупать воспоминание и извлечь на свет божий.

— Вы тогда учились в школе высшей ступени, — продолжила тетушка Мэйбл, вручая Майрону чашку кофе на блюдце. Потом сняла с подноса и поставила перед ним сахарницу и сливочник. — Однажды Хорас взял меня с собой полюбоваться на вашу игру. Помнится, вы играли тогда против «Шабаззов».