Фридрих Незнанский - Криминальные прогулки

– Нет, ну может, я все-таки довезу вас до дома? Ну чего вы пешком-то? А, дядя Гриша? Чего вы пешком-то, в самом деле?

Мужчина раздраженно махнул тростью:

– Да сказал же – не надо! Я так дойду! Воздухом хоть подышу маленько! Мне тут до дома-то рукой подать! Через площадь только перейти – и все!

– Ну как знаете… – сказал водитель, после чего снова сел за руль и уехал.

А мужчина направился прямиком в сторону Яковлева и Коломийца.

Те все так же закрывались газетами, но за мужчиной, естественно, наблюдали и видели, что он не подошел ни к одному наркодилеру, да и те не проявляли к нему никакого интереса. Наконец он поравнялся с операми и вдруг остановился.

– Не подскажете, сколько сейчас времени? – спросил он, наклонив ухо к Яковлеву и Коломийцу.

Слепой?!

– У вас газета в руках шелестела, и вы ее чуть встряхнули… – сказал мужчина, когда пауза между его вопросом и ожидаемым им ответом слишком уж затянулась из-за того, что Яковлев и Коломиец ошарашенно переглядывались между собой. – Вот я и понял, что тут кто-то есть…

Что ж, объяснение было принято.

– Ровно одиннадцать! – сказал Яковлев.

– Угу… – промычал мужчина и двинулся дальше.

Но тут оса, которая до этого досаждала Яковлеву, зажужжала возле головы мужчины, он неловко махнул рукой и случайно сбил со своего уха дужку очков. Очки скользнули вперед и полетели вниз. Еще миг – и они упали бы на асфальт и, вполне возможно, разбились бы.

Но быстрый Коломиец дернулся со скамейки и перехватил их.

– Возьмите… – сказал он, вкладывая очки в руку мужчины.

– Спасибо… – пробормотал тот.

Яковлев и Коломиец увидели, что глаз у него нет совсем. Ни слепых, затянутых мутной пленкой, ни глубоко вдавленных и прикрытых дряблыми веками – никаких. На месте глаз розовели две пустые ямки.

– Это я с рождения такой… – грустно сказал дядя Гриша, почувствовав, как замерли Яковлев и Коломиец.

Он снова надел очки и пошел к возвышающемуся позади площади сталинскому дому.

– Не он… – только и осталось проконстатировать операм.

У Инги была не ломка. У нее была депрессия. Витя, который оторвал от подушки ее лицо и по его серому виду заключил, что ей требуется очередная доза, был не прав.

Ничего ей не требовалось.

Мрачные духи, с которыми Инга познакомилась в подвале, сидели где-то и ждали, когда она снова позволит им подойти к себе и сесть рядом на корточки. А она не хотела им этого позволять.

Удивительно, но ее не подгоняла к этому даже привычная боль в позвоночнике. Не было этой боли, вот в чем дело!

Инга повернулась на диване и посмотрела в потолок. Потом чуть согнулась в пояснице, как будто хотела сесть, и тут же снова рухнула.

Боль не появилась.

Странно.

Колики в позвоночнике всегда давали знать о начале ломки. Если их нет, то, значит, и ломка не намечается? Так, что ли?

Инга вспомнила, как усталый профессор Вейцман говорил ее отцу в коридоре нью-йоркской клиники:

– У вашей дочери совершенно уникальное строение мозговых структур, ответственных за привыкание к наркотикам… – Хороший русский бывшего советского эмигранта Вейцмана доносился и до лежащей в палате Инги. Профессор с отцом думали, что она не слышит, а она слышала. – Таких людей, как она, – продолжал профессор, – очень мало. Наркоманами они становятся сразу же после того, как примут любую, даже самую малую, дозу любого, пусть и самого слабого, наркотика. Вылечить их потом практически невозможно… – Тут Вейцман стал говорить как-то быстро, словно поспешно пытался успокоить отца, которого профессорское заключение, должно быть, повергло в состояние шока. – Ну полноте, полноте… – басил Вейцман. – Не все потеряно! Дело в том, что тут есть одна необъяснимая до сих пор загадка…

– Какая? – спросил отец.

– Видите ли… Это невероятно, это не вписывается ни в какие биологические законы, но такие люди, как ваша дочь, при определенных обстоятельствах могут вылечить себя сами. Понимаете, сами! Без медикаментозного вмешательства! Что-то у них в мозгу поворачивается таким образом, что тяга к наркотикам пропадает. Просто начисто пропадает! Для моих обычных пациентов это совершенно исключено. А для таких вот уникумов, как ваша дочь…

– А что это за обстоятельства, о которых вы говорили? – перебил его отец.

Инга услышала, как Вейцман засопел. Он сопел так всегда, когда вынужден был развести руками, не зная, как ответить на какой-либо вопрос:

– Не знаю… Для каждого из них они разные. Например, один мой пациент, у которого строение определенных зон мозга сходно со строением их у Инги, уехал умирать в Гренландию. Просто вот взял с собой сто граммов героина и поехал. Ему, знаете ли, с детства нравились белые медведи и всякая ледяная экзотика. Поселился там у эскимосов, стал жить по их законам… Ну строганину есть, оленей пасти… А один раз медведь на него напал, помял сильно, но не задрал… Эскимосы выходили. Ну, в общем, провел он там несколько месяцев, а потом вдруг и спохватился: «Надо же! А к наркотикам-то меня и не тянет!» Ну пожил там еще немного и домой засобирался. А приехал – так все боялся, что снова наркоманом станет. Но не стал! Вот уже семь лет скоро, как он вернулся оттуда, а тяга так и не появилась! – Здесь профессор кашлянул и продолжил: – А другой пациент до того докололся, что самоубийством решил покончить. Спрыгнул с седьмого этажа и упал на матерчатую крышу кабриолета, прорвал ее и на сиденье шлепнулся. Жив остался, обе ноги, правда, сломал и сознание потерял. Ну, какое-то время в больнице провалялся, а потом приезжает ко мне и говорит: «Ноу проблем, док! Не колюсь больше! Влечение к этому делу исчезло!» Я его спрашиваю: «А в какой момент оно у тебя исчезло-то?» А он мне: «А вот когда я сознание потерял, то явился мне огненный джинн и начал меня щекотать. И так мне эта щекотка не понравилась, что теперь у меня весь „приход“ от героина только с ней ассоциируется. И я больше с этим джинном встречаться не хочу!» Причем он до того этого своего джинна боится, что у него не только психологическая, у него и биологическая зависимость от наркотиков пропала. Я проверял на тестах – ничего. Здоровый человек.