Фридрих Незнанский - Московский бродвей

– Я же сказала, она отпросилась. И потом, я справлялась и не с такой работой. А Света бы просто болталась под ногами и всем мешала. Она еще неопытная.

– И все-таки, Галина, постарайтесь вспомнить, гримировали вы того, кто совершил нападение, или нет?

Она подумала с минуту, затем уверенно покачала головой:

– Нет. Не могу вспомнить. Знаете, это профессиональное качество – когда я работаю, то вижу перед собой то лицо, которое должно получиться. А если обращаю внимание, то только на детали лица по отдельности. На нос, рот, брови. А тут стояла простая задача: подвести глаза, припудрить щеки, подкрасить губы. Так что я не могла запомнить кого-то одного…

Бородулин вышел из Останкина около четырех. На пять у него была назначена встреча с Элемом Симеоновым, который сразу после больницы Склифосовского отправился домой залечивать раны. Когда Бородулин разговаривал с ним спустя несколько часов после происшествия, ему показалось, что певец даже рад случившемуся. Еще бы, повреждения минимальные, зато реклама… Вчера и сегодня газеты вышли с огромными заголовками. Кто-то даже узрел здесь «чеченский след» – поспешил обвинить в нападении на Симеонова террористов Басаева. А в других статьях прозрачно намекалось на некие интимные отношения Симеонова с преступником, несчастную любовь с голубым оттенком, из-за которой певец и пострадал… Так что Симеонов из этого случая извлек только пользу.

Следователь сел в свой «Москвич», с трудом выбрался с обширной стоянки перед Останкинским телецентром и взял курс на легендарную квартиру Анны Разиной, которая, по слухам, своими размерами превосходила даже знаменитую квартиру Брежнева. Надо было поторопиться: Симеонов собирался ехать за город, на дачу, и Бородулин должен был успеть допросить его, пока он был в Москве.

Подъезд, где жили Разина с Симеоновым, Бородулин узнал сразу. Перед ним стоял длинный лимузин темно-вишневого цвета, на передней дверце которого было изображение самого Симеонова. Рядом с портретом помещался размашистый автограф певца.

У подъезда находилась небольшая будка, в которой дежурил милиционер. А во дворе на лавочках сидела группа девчонок лет пятнадцати, которые все были одеты в футболки с изображением Симеонова. Судя по сумасшедшему блеску в глазах, это были поклонницы певца. Одна из них держала в руках небольшой плакатик «Я люблю Элема».

Войдя в подъезд, Бородулин изумился. Пожалуй, ему еще не приходилось видеть такой нечеловеческой чистоты. Белые стены, без всякого «Спартака» – чемпиона" и «prodigy», на полу ковровые дорожки, растения в кадках, кондиционированный воздух, мягкие кресла и даже телевизор в холле! Видно, таким образом проявлялась забота о посетителях: если хозяев не оказалось дома, можно было приятно провести время.

Дверь Бородулину открыла миловидная девушка с большими печальными глазами, одетая в классический костюм служанки – темное платье, кружевной фартук. Она, ни слова не говоря, провела следователя по длинным и бесконечным («Почти как в Останкине», – подумал Бородулин) коридорам, пока они не попали в большую спальню. На обширной кровати под красным бархатным балдахином возлежал Симеонов, облаченный в белый шелковый халат, расшитый яркими цветами. Его забинтованная рука покоилась на груди. Увидев следователя, он попытался придать лицу страдальческое выражение, что, впрочем, удалось не вполне.

– Здравствуйте! Проходите, – сказал он надрывно, указывая здоровой рукой на мягкое кресло рядом с кроватью.

Бородулин поздоровался и сел. Интерьер спальни вызывал в памяти воспоминания об антикварном магазине. У следователя в глазах зарябило от обилия золота, мебели с гнутыми резными ножками, ярких атласных драпировок и пестрых ковров. На стенах висели картины, изображавшие пасторальные сцены, на одной из них Бородулин узнал самого Симеонова в качестве пастушка и Разину в костюме пейзанки.

– Сафонов, – гордо произнес Симеонов, проследив направление взгляда следователя.

– Что? – не понял Бородулин.

– Александрос Сафонов. Художник знаменитый. Это подарок нам ко дню свадьбы. Правда хорошо?

Бородулин неуверенно кивнул:

– Неплохо. Очень похоже.

– Мастер, – со значением произнес Симеонов.

Бородулин отвел глаза от картины, сделал серьезное лицо и по-деловому спросил:

– Как ваша рука?

Симеонов страдальчески поднял брови и потрогал плечо:

– Болит… Но врачи обещают, что скоро заживет.

– Будем надеяться… Я хотел задать вам несколько вопросов.