Фридрих Незнанский - Сибирский спрут

– Будет сделано. Ты не волнуйся, Сева, когда за дело берется Киреев, сбоев не бывает.

– Действуй.

Сева положил трубку и встал. Отхлебнул воды, боль вроде чуть успокоилась. Сева знал, что эта передышка обманчива, что через некоторое время желудок снова даст о себе знать. Но ему не хотелось вызывать «скорую». Он знал, что за этим последует, несколько раз такое уже было. Врачи заберут его в больницу, будут долго обследовать, качать головами, потом скажут, что нужно немедленно делать новую операцию. Потом наркоз, после которого два дня мутит, свежий шрам, с которым нормально и в туалет не сходишь из-за угрозы, что тонкая старческая кожа, соединенная швами, прорвется. Неделя, а то и больше в больнице. Конечно, лучшей в Сибирске, но все равно небезопасной. Там его страхи обострятся, несмотря на охрану.

Кроме того, Сева чувствовал, что не может себе позволить сейчас лечь в больницу. Заваривается каша, большая каша, и он чуял это. Значит, он должен присутствовать в самой гуще. Иначе все центровые передерутся друг с другом. Старый Штифт как-то сказал Севе: «Задача вора в законе не столько в том, чтобы руководить, а в том, чтобы усмирять пыл своих людей. Делать так, чтобы свои друг другу глотки не перегрызли. Направлять их энергию на врага». Потом, когда Сева сам стал вором в законе, он на своем опыте понял, насколько Штифт был прав.

Нет, он не может сейчас ложиться в больницу.

Сева достал из ящика стола бутылку альмагеля и налил полстакана. Выпил. Холодная жидкость проследовала по пищеводу и попала в желудок.

– Ничего, – сказал сам себе Сева, – пробьемся.

Он остановился у зеркала. Худое тело, торчащие кости, косые полосы выпирающих ребер. И многочисленные татуировки, которыми его тело было покрыто с головы до ног. Каждая ходка, как на воровском жаргоне назывался срок заключения, добавляла ему новые наколки. По ним можно было прочесть всю биографию Севы, если, конечно, знать азбуку воровских татуировок. А биография у Севы Маленького была обширная и непростая.

Когда в голодные военные годы тринадцатилетний Сева попался на сборе кукурузных початков с колхозного огорода, загремел на целых пять лет в детскую колонию усиленного режима. Помнится, мальчишка сильно скучал по дому, по матери в свою первую ходку. И, подражая старшим ребятам, которые точно так же, как он, угодили сюда за колоски, щепоть муки или украденную из булочной буханку хлеба, увековечил эту свою тоску на правой руке, неровные расплывчатые буквы на которой гласили: «Не забуду мать родную».

Чуть выше красовались вписанные в некое подобие виньетки два медальных профиля – Ленина и Сталина. Над виньеткой находились скрещенные автомат ППШ и казачья шашка, обвитые лентой с надписью «ПОБЕДА». Так в лагере отмечали день капитуляции Германии. Сева до сих пор помнил этот день – заключенным не разрешалось праздновать, так как они не считались полноценными советскими гражданами, а следовательно, не имели никакого отношения к победе. Но ввиду того что лагерь был детский, администрация сделала поблажку, на обед выдали дополнительную пайку хлеба, к которому прилагался небольшой кусочек сахара! Сева помнил его волшебный вкус… Кроме того, несколько дней в воспитательных целях ребятам разрешалось больше времени проводить у черной тарелки-репродуктора, откуда раскатистый голос Левитана сообщал все новые потрясающие подробности капитуляции ненавистной Германии. Все это так влияло на ребячьи сердца, что у местного татуировщика резко прибавилось работы – он день и ночь изображал на исхудалых телах различные вариации из танков, автоматов, самолетов и другой военной техники. Но самой большой популярностью, конечно, пользовался главный виновник победы – товарищ Сталин.

Среди всевозможных обнаженных женщин, распятий и кинжалов, обвитых змеями, на теле Севы выделялись почему-то готические буквы «СМЕС». Это слово означало «смерть сукам» – последствия знаменитой «сучьей войны», в результате которой изменился расклад сил всего преступного мира Советского Союза. Война шла между теми, кто допускал для себя работу во время войны, и теми ортодоксами, кто этого не признавал. Сева относился к последним. Как известно, «сучья война» окончилась поражением ортодоксов, которые постепенно сошли с криминальной сцены. Сева же выжил, приспособился к изменившимся условиям, остался на плаву.

На его ступнях имелась надпись – «Жена вымой, теща вытри», что, впрочем, носило чисто декларативный характер – ни жены, ни тем более тещи у Севы никогда не было и не могло быть, как у настоящего, чтящего закон вора.