Валерия Леман - Вечное таинство – смерть

Она глубоко вздохнула.

— И выложу! Я… Я боюсь остаться одна, — словно соглашаясь сама с собой, она кивнула. — Как моя бабушка, у которой муж умер рано. Как моя мама, которая тоже почти сразу осталась одна, прячась от одиночества в полусветских тусовках, в пьянстве. Понимаешь, весь наш род по женской линии будто проклят: мужчины, исполнив свою миссию — зародив в женском чреве свое будущее дитя, — тут же оставляют этот бренный мир. И бабушка, и мама всю жизнь несли свой крест одиночества. А вот я — я боюсь! Я не хочу быть одна. Лучше смерть, чем одиночество.

Признаться, я невольно вздрогнул: помнится, кто-то сегодня уже повторял это слово — смерть… Аиша! Ну, как же, именно она остерегала меня от легкомысленных поступков. Я вздохнул и по новой разлил шампанское.

— Совершенно напрасно боишься. Мари, ты красивая девушка, утонченная, интеллигентная. Наверняка, когда ты идешь по улице, все мужчины оборачиваются тебе вслед, — тут я приподнял левую бровь. — К тому же ведь ты сама говорила мне, что у тебя есть парень…

Мари, рассеянно улыбавшаяся, при последних словах еле заметно вздрогнула, и в ней вдруг что-то неуловимо изменилось.

— Есть, — она сдержанно кивнула и посмотрела на меня серыми, в один момент словно свинцом налившимися глазами. — Замечательный парень. И у нас все было очень даже неплохо. А потом… Потом что-то началось. Что-то не наше, чужое. И вот тогда мне стало страшно. Знаешь, это так ужасно, когда вдруг становится ясно: мы совершенно чужие. И я подумала: что, если так будет каждый раз? Знакомишься с человеком, влюбляешься, ощущаешь счастье… И внезапно все уходит. Ты смотришь на человека, который только что был родным, и удивляешься: это — незнакомец, чужой и холодный.

Признаться, под конец ее монолога я слегка приуныл. В самом деле, что касается нашей истории, то все было легко, красиво и вдохновенно, с каштанами и шарманкой. И зачем Мари все испортила этим жутковатым завершением под шампанское: тоска одиночества, страх и все в том же роде!

— Знаешь, при желании можно припомнить миллион великолепных цитат про одиночество, — я приподнял свой бокал и взглянул сквозь пузырящееся золото напитка на задумчивое лицо Мари. — Все великие личности были одиночками. Дело в том, что, наверное, каждый человек по своей натуре одиночка. Штучный товар. Если я сам порой себя не понимаю, как меня может понять кто-то еще? Нужно просто жить и уметь видеть радость вокруг.

И вновь в Мари произошло неуловимое изменение — словно исчезла одна из красок в радуге. Она чуть презрительно усмехнулась:

— Ну, конечно. Только я — не великая личность, я — обычная девушка и хочу встретить не просто хорошего любовника, но сердечного друга. Понимаешь?

— Более-менее, — покачал я головой и с ободряющей улыбкой приподнял свой бокал. — Выпьем же за это!

— Выпьем!

Она махом опорожнила свой бокал и облизала мгновенно вспыхнувшие алым цветом губы.

— Все понятно, ты даже не хочешь попытаться меня понять — очень уж это неинтересно! Гораздо интереснее поваляться в постели и потом просто красиво распрощаться с самыми приятными воспоминаниями.

Как хотите, но после всей романтики дня эти слова меня покоробили, невольно заразив долей раздражения.

— Разумеется, ты бы предпочла, чтобы я распахнул тебе свои объятья: приди, дочь моя, исповедуйся, я выслушаю тебя от начала и до конца, а потом всплакнем на пару! Так, что ли? Нет уж, извини, дорогая Мари, — очевидно, ты перепутала меня с кюре.

Наверное, прозвучало все это чересчур холодно и насмешливо. Несколько секунд в комнате стояла звенящая тишина; когда я наконец осознав собственную грубость, уже готов был бухнуться перед красавицей на колени и просить прощения, Мари вдруг неожиданно рассмеялась — довольно легко и беспечно — и разлила по нашим бокалам шампанское.

— Стало быть, насколько я поняла, после всей нашей сегодняшней любви ты мне не сделаешь предложения руки и сердца. — Она даже подмигнула, дерзко улыбаясь мне, поднимая свой бокал. — Да и бог с тобой — представь себе, я еще тоже толком не нагулялась. Кроме того, вполне возможно, что мы с моим любимым все-таки помиримся, и он покается передо мной во всех своих грехах. Никто не знает, что будет завтра. А пока — будем пить за свободу!

Клянусь — она мне озорно подмигнула! От столь резких поворотов дамского настроения я язык проглотил, но послушно поднял свой бокал:

— За свободу!

— За свободу, дорогой!

Звон бокалов, допитое шампанское, и вслед за тем Мари, словно решив уморить парня своей дивной непредсказуемостью, вдруг накинулась на меня, головокружительно прильнув пульсирующим телом, с первым же прикосновением губ едва не заглотив всего с потрохами.