Яна Розова - Мост над черной бездной

Пашка прыгнул за оружием с ловкостью шимпанзе, сбившего с пальмы банан. О вывихе ноги он просто забыл. Схватил оружие и крикнул:

– Пистолет у меня!

И тут дверь кабинета слетела с петель, комната наполнилась людьми в черных масках, с оружием наизготовку.

Мажоры замерли в своем углу.

– Знаешь, как забавно получилось, – рассказывал Седов отцу Сергию, – я швырнул в пацана книгу – воспоминания о маршале Жукове его дочери. А Перцев мечтал воспитать детей так, чтобы они написали о нем мемуары.

– Не вижу связи, – отозвался священник.

Радость открытия в глазах сыщика потухла.

– Ну да… вообще-то связь малозаметна.

Отец Сергий поспешил его ободрить:

– Но главное, что все выгорело. Ты же специально этот балаган разыграл, чтобы дети раскрылись?

– Да, специально. Творческий эксперимент. Калачев мне мозг вынул – не хотел устраивать такое драматическое задержание. А мне показалось – вышло красиво. Я до последнего момента не был уверен в мотиве. Даже в голову не пришло это соревнование между братством и сестринством. С ума сойти, я еще и виноват оказался!

После описываемых Седовым событий прошли сутки. Они оба – сыщик и священник – сидели на лавочке возле недавно восстановленного собора. Около храма, в небольшом скверике, некогда наполовину выгоревшем, а сейчас пышно цветущем, словно рай земной, шелестели листьями деревья. От детского сада, расположенного за цветной оградой, доносились визг и смех малышни.

– Ты не прав, – ответил ему отец Сергий. – Соревнование – только следствие, а причина иная.

– Какая же?

– Скука, – пояснил священник. – Скука на почве духовной пустоты. Знаешь, убийство – всегда убийство, нет для него оправдания, но чаще всего на убийство людей толкают алчность или страсти. Это не оправдание, но объяснение. А дети Перцева убивали от скуки. На мой взгляд, в этом есть что-то особенно отвратительное. Тебя не преследует ощущение, будто ты вымазался в чем-то осклизлом и вонючем?…

Паша кивнул, ощущения отца Сергия соответствовали его собственным.

– Странно и печально, что дети такого человека выросли убийцами, – продолжил тот, – однако и сам Перцев виноват: заботился об их телах, карьеpax, а про души забыл. На доброй почве выросло сплошное зло. Видно, Никита Львович счел, что души сами наполнятся, если наполнены желудки… Он замолчал, голоса детей стали фоном к его словам.

– И эти Немецкие мосты… – сказал Паша. – В них есть что-то особенное.

– Мост – это хороший символ, – согласился отец Сергий. – А в этой истории все мосты порушены, не соединяют они людей. Поэтому и мосты между поколениями рухнули. Я помню такую строчку: «Я – мост над черной бездной». Кто автор, не знаешь?

Седов пожал плечами. Он вспомнил сон, который привиделся ему: он на мосту, над головой у него небо, а внизу, под сводами моста, – пропасть, такая глубокая, что ее нутро казалось средоточием мрака…

Он все смотрел в эту мнящуюся бездну, когда услышал новый вопрос, на этот раз похожий на удар под дых:

– Что с Яной решил?

Паша, не поворачиваясь к священнику, ответил:

– Она все решила, а не я.

– И что решила?

– Уехала.

– Почему?

– Оставила мне записку, – Седов полез за сигаретами, закурил, заерзал на скамейке, – пишет, что не может так. Ей нужно, чтобы я был с ней по-настоящему, а не из чувства вины. Обещала сообщить, когда он родится…

Отец Сергий обжег друга испепеляющим взглядом:

– Козлище…

Этот человек вошел в квартиру Седова в момент совсем не подходящий. Павел Петрович был пьян до последней степени. Он позволил себе напиться глобально, отпустил тормоза, потому что пришли известия, которых он ждал и боялся.

– Ого! – сказал Пашкин гость, видя, как колеблется в дверном проеме фигура хозяина. – Вы, я вижу, отдыхаете. А мне про вас Валера Гайдуковский рассказывал. Я и решил, что надо с вами поговорить.

– Это о чем? – спросил Паша, приложив невероятное усилие воли, чтобы сосредоточиться на этом человеке, и не разбирая при этом ни его внешности, ни смысла слов.

– О Немецких мостах.

В мозгу Седова возникло что-то далекое, слонообразное, мрачное и интересное одновременно. Он пропустил человека в прихожую, закрыл за ним дверь.

Они прошли в комнату, где царил самый холостяцкий беспорядок, который можно себе представить. Человек присел на край дивана, мало смущаясь всем, что видел. Он хотел рассказать о своих планах.