Анна Шахова - Прыжок в ледяное отчаяние

— Валентин Владимирович, я уважаю, понимаю вашу боль, но… по-моему, абонент как раз выступает против войны: «Я не позволю подбрасывать червивое яблоко раздора и развязывать Троянскую войну!!!» Три восклицательных знака, между прочим. И потом… Это вряд ли можно вообще счесть угрозой жизни или здоровью. Да вообще непонятно, о чем речь! — Алексей Алексеевич уже порядком вспотел и грубо скинул куртку на диванчик, застеленный пестрым шелковистым покрывалом. Сам уселся рядом, будто провалился в гнездо, выстланное атласом, и изучал сообщения в телефоне, отведя руку от себя, как человек дальнозоркий.

— Так. Она пишет позавчера абоненту «Аникеев»: «В ваших ав… авгиевых конюшнях слишком смердит — одному Гераклу не справиться». И еще, позже: «Бойся данайцев, дары приносящих». Так. Что он ей отвечает? Смотрим входящие. Вот. Аникеев: «Икар, крылышки из воска тают быстро и непоправимо»

— Видите?! Прямая угроза! Чик-чик мы тебе крылышки, мол…

— Ну, не знаю. Какие-то упражнения в эрудиции. Это что-то из древней истории?

— Из древнегреческих мифов! — Михайлов будто плюнул в следователя фразой. И отвернулся. Что, мол, с неучем разговаривать…

— Хорошо, мы приобщим телефон к делу, как, впрочем, и компьютер. Сельванов! Коля! Если ты там закончил, то давай сюда! — заорал следователь эксперту, работающему в большой комнате. Компьютер, телефон, деловые бумаги Михайловой изъяли, и следователь решил, что пора поговорить с вдовцом.

Когда Епифанов вошел в спальню, где поверх покрывала на массивной кровати орехового дерева лежал Сверчков, то на мгновение оцепенел: «Господи, неужели еще один труп?» Анатолий Сергеевич лежал на спине, странно закинув голову и открыв рот. Но нет, мужчина повернулся к следователю, привстал.

— Ничего… Сердце немного прихватывает, но я прыснул нитроглицерин. Нормально сейчас. — Мужчина беспомощно откинулся на подушку.

— Лежите, не беспокойтесь. Если нет сил, то отложим разговор, Анатолий Сергеич.

— Нет-нет. Лучше сейчас. Спрашивайте. — Сверчков махнул рукой, чтоб Епифанов садился у туалетного столика с вычурными кривыми ножками. Следователь неуклюже бухнулся на пуфик.

— Что предшествовало… беде?

— Ничего особенного. Это и страшно, что ничего не предвещало… Я только сейчас понимаю, какой ад творился в душе у Вики. Она ВСЕ скрывала. Она все держала в себе, не хотела меня мучить.

— А что именно скрывала?

— Все! Еще боль не утихла после гибели дочери. Да это и не может утихнуть, но как-то мы преодолевали… — Анатолий Сергеевич прижал руки ко лбу, отрывисто задышал. Дознаватель только сейчас заметил на столике фотографию красивой рыжеволосой девушки, которая хохотала, закинув руки за голову. «Дочка. Похожа на мать. А глаза лучистые, в отца…»

— Вика находила смысл жизни во внучке, в работе. Но новая работа стала для нее просто каторгой. Это все долго объяснять, и, может, лучше вам расскажет кто-то из сослуживцев. Если это вообще нужно.

— Какую должность занимала ваша жена и на каком канале?

— На «Метеорит-ТВ» она стала коммерческим директором шесть месяцев назад. Владелец сменил руководство и… Лучше спросить на канале, ей-Богу.

— Вы считаете, что жена находилась в тяжелейшей депрессии?

— Да. Теперь понимаю, что — да. А как еще все это объяснить?

— А что можете сказать об угрозах в ее адрес?

— Ну, «Я убью тебя» — такого, конечно, никто ей не говорил. Но в редакции ее не любили. Я имею в виду верхушку. С рядовыми сотрудниками как раз все складывалось хорошо. Вика, собственно, и отстаивала до некоторой степени их интересы. И интересы учредителя. — Сверчков потянулся к тумбочке, взял какой-то пузырек, вытряхнул таблетку на ладонь, взял ее губами и засосал, откинувшись на подушку.

— А что конкретно предшествовало трагедии? По часам, если можно.

— Я встал в половине восьмого. Так я привык. У меня обычный рабочий график — пятидневка. У нас с другом маленькая фирма по установке домофонов и простейшего видеонаблюдения.

— А почему в рабочий день вы с женой находились дома?

— Грипп. Два дня назад затемпературила Вика, но сегодня почувствовала силы поработать за компьютером. Ну, что еще? — Вдовец вдруг часто задышал, будто ему не хватало воздуха, но быстро «раздышался» и заговорил отрывисто:

— Готовил суп с утра, с фрикадельками. Немного прибрался. Посидел перед телевизором. Все было так тихо, так спокойно. — Сверчков вдруг скривился, его губы задрожали, и мужчина беззвучно заплакал. Епифанов молча ждал. Он знал, что, когда человек начинает плакать после оцепенения, это значит, первый шок проходит. Анатолий Сергеевич вытер ладонями лицо, как умылся, заговорил быстро и сухо: