Анна Шахова - Ванильный запах смерти

Доброжелателей же у артиста набралось в разы меньше. Всего несколько имен назвали поклонницы: четыре женщины, двое мужчин. Все фанатичные поклонники лицедея. Мелкая служащая, соцработница, две пенсионерки, приятель детства и фотограф. Его имя показалось Люше знакомым. «Ну конечно! – вспомнила она. – Один из престарелых геев, что дал скандальное интервью телеканалу. Стоп! Уж не Кудышкину ли он давал интервью?!»

– А что вы можете сказать о сексуальной ориентации Федотова? – выпалила сыщица.

Тут началось светопреставление. Подруги обрушили на головы дознавателей ушат проклятий, перемежающихся яростными опровержениями «гнусных слухов».

– Хорошо, довольно! – поднял руки Рожкин, будто намереваясь сдаваться, и тетки притихли. – Подумайте, кто ненавидел вашего кумира настолько, что мог подсунуть ему смертельное зелье? Угрозы, быть может, борьба за роль, ревность, иные мотивы. Да уж… – поиграл бровями следователь.

– Никто! Никто не мог! – пылко выкрикнула Жози и всхлипнула. На нее раздраженно махнула Нина и рявкнула:

– Максик!

Она впилась своим змеиным взглядом в следователя, будто тот являлся тайным сообщником сына Федотова.

– Это само собой, еще кто? – откинулся Геннадий Борисович на спинку стула, ежась под немигающим взором «кобры».

– А еще Глебушка, в смысле Глеб Архипович, получал несколько лет назад анонимные письма с угрозами.

– Да это Витька Бреев шутил, коллега его, они в одной гримерке сидят, – горячо запротестовала Непопова.

– Говорила я с Виктором Ильичом! – рыкнула на подругу Нина. – Не писал он писем! Нет, вот как есть!

– Подробнее, Нина Иванна, с этого места подробнее, – подвинулся к свидетельнице дознаватель.

Оказалось, что к машине актера, под дворники, несколько раз прикрепляли записки «самого мерзкого содержания». Мол, страшная расправа ему уготована или «За гибель детей ответишь, сволочь!». Эта фраза передавалась из уст в уста в театре.

– А какие же это дети? – удивился Рожкин.

– Преподавал Федотов в училище театральном несколько лет. Потом-то ушел, как раз тогда, лет восемь-девять назад. Слишком строгим оказался, всех бездарей выгонял. Как надо… – вздохнула Нина.

– Испортил жизнь актеру-неудачнику, и тот отомстил? – с сомнением посмотрел Геннадий Борисович на Люшу.

– Или отец неудачника. Тоже лицедей не слишком талантливый, – покачала головой Шатова, и вдруг они с Рожкиным одновременно вскочили и направились к двери.

Всё стало очевидным, и главное, на что досадовали сыщики, – упущенное время.

Сколько бы ни восклицал Василий вслед оперативникам, что у Левы нет никаких детей, бывших и настоящих жен и вообще он человек чистый и даже блаженный, Шатова старалась следовать завету Рожкина и верила фактам, а не эмоциям. А факты упрямо указывали на Гулькина. Молоток опознал – нехотя, изворачиваясь, злясь и всё отрицая поначалу – Самохин. Следователь «припер его к стенке», вернее, к стулу на кухне, и Феликс Николаевич, багровея, признался, что молоток принадлежит Леве, у него весь набор инструментов такой, с синими рукоятками.

У калитки гулькинского дома опергруппа столкнулась с соседкой мастера, тридцатилетней коренастой Машкой, которая шикала на цесарок, в смятении бегавших по двору.

– Ой, не знаю, что случилось, что и думать! – заголосила женщина, когда Рожкин протянул ей свое удостоверение. – Утром смотрю, а Левкины птицы носятся по моим грядкам и клюют все подряд. Подырявили капусту с салатом, гады, – замахнулась на серых упитанных птиц с крохотными головками Машка, у которой под глазом желтел застарелый синяк.

– А вы с хозяином-то общались сегодня?

– Так стучу ему и по телефону названиваю – нет Левки. Умотал куда-то. А птиц будто специально, зараза, подбросил.

Дом оказался заперт. Сараи, гараж и баня тоже. Паша приложил глаз к щели между досок – машина отсутствовала.

– Сбежал?! – спросила запыхавшаяся Люша.

Она увязалась за полицейскими и, попав на захламленный двор Левы, долго что-то рассматривала на земле у куста жимолости.

– Похоже на то, – сплюнул Рожкин.

– Подойдите сюда, пожалуйста, – позвала его Шатова.

Следователь подошел и уставился на маленький кусок коричневого картона, в который тыкала Люша.

– Ну, бумажка, мусор, тут его хватает, – пожал он плечом.

– А разве чемодан Пролетарской был не из прессованного картона, как в старые советские времена? – сыщица прихватила картонку пинцетом.

– Черт его знает. Может быть. – Рожкин взял из ее рук пинцет и поднес непонятный ошметок к глазам. – Да, такой мог отвалиться от какой-нибудь старой рухляди. И что теперь, каждую соринку рассматривать? Обыск всего хозяйства и так на целый день. Главное сейчас ориентировки разослать. Уехать далеко он не мог, возьмем к вечеру. Тоже мне, Рэмбо! – Рожкин крутанул головой и направился к дому подозреваемого, дверь которого уже взломали его коллеги.