Андрей Дышев - Женат на собственной смерти (сборник)

— Запись! — скомандовал Саркисян и снова включил микрофон: — Здравствуйте, Третий! Что это лежит у вас на ладони?

— Это голубец, — прозвучал голос Ботаника, усиленный и искаженный динамиками. — Сейчас я покажу, из чего он состоит…

Огромные пальцы шевелились на экране монитора, разворачивая лист. Отчетливо были видны грязные ногти, кожный узор на подушечках пальцев, мелкая и тонкая сеточка капилляров на листе одуванчика. Мизинец осторожно поддел край листа, и экран заполнила некая омерзительная субстанция, похожая на отварной рис.

— Неужели он это сожрет? — произнес кто-то.

— Не сожрет, так заставим, — отозвался Саркисян. — Соедините меня с Пятым!.. Бревин! Александр! Вы готовы?

Ворохтин стоял за бригадой и не сводил глаз с мониторов. Бревин с коричневым от глины лицом сидит под березой, привалившись спиной к стволу, и приветственно машет рукой… Огромный мизинец ворошит муравьиные куколки; они налипают на обгрызенный ноготь, под которым чернеет грязь… Лагутин, выпрямившись во весь рост, демонстративно выжимает одеяло, показывая, как оно вымокло в тумане. За ним, в самом углу экрана, темнеет давно потухшее кострище, а на скрещенных рогатинах висит девственно-чистый котелок…

Пять минут седьмого. Все в норме. Идет запись.

— …Сегодня утром я проколол шипом терновника новую дырку в ремне! — хвастался перед камерой Бревин.

— С какой стороны ремня, Саша? — вставил вопрос Саркисян. — Ближе к пряжке или наоборот?

И чего Бревин вдруг так смутился? Хороший, с юмором вопрос. На него отвечать — одно удовольствие! Можно неплохо повеселить зрителей. А Бревин стушевался, зачем-то торопливо опустил руки на живот, словно пытался спрятать что-то…

— Аналогов этому блюду нет ни в одной кухне мира, — сказал Ботаник, сунул «голубец» в рот и откусил.

— Мы в этом не сомневаемся! — сказал Саркисян, «перелетев» на Третий. — Расскажите нам о вкусовых качествах этого пирожка!

— Такое ощущение, — медленно произнес Ботаник, не переставая жевать, — словно по языку и небу перекатываются маленькие скользкие шарики, чуть кисловатые на вкус… Это отдаленно напоминает черную икру…

— К сожалению, отдаленно!.. Дайте мне Второй!.. Сергей! Синоптики предсказали, что туманная погода над вашим островом продержится еще неделю.

— Вы меня осчастливили…

Двадцать минут седьмого. Ворохтин потянулся рукой к радиостанции. Надо связаться с Кирой и узнать, как у нее дела. Можно выйти из аппаратной и немного расслабиться. Пока работают камеры, ничего «нестандартного» не произойдет.

Он не успел взяться за штырь антенны, как услышал рядом частое дыхание. Повернул голову и увидел наблюдателя.

— Ну?!

Наблюдатель, словно нарочно, медлил с ответом, смотрел на мониторы, скреб ногтями по небритой щеке.

— Что-то не нравится мне Пятый…

У Ворохтина сердце упало. Не дослушав наблюдателя, он кинулся к выходу. В тамбуре он нечаянно толкнул официантку, которая несла на подносе чашки с кофе. Официантка запищала, поднос подлетел вверх, горячий кофе брызнул во все стороны. Перепрыгивая через катающиеся по полу чашки, Ворохтин выскочил наружу и сразу увидел темное пятно Пятого острова. В первое мгновение он не заметил ничего особенного. Остров в воду не погружался, вулкан на нем не извергался, бомбовой атаке он не подвергался. Но чем ближе Ворохтин подходил к воде, тем все более отчетливо видел яркое пятно, увеличивающееся прямо на глазах. Оно двигалось, словно танцевало, и из-за плотного тумана казалось, что от него во все стороны расходятся лучи.

— Черт возьми, — пробормотал он. — Это что за пионерский костер?

Он вернулся в аппаратную. Сеанс связи подходил к концу. Ботаник, наевшись своих «голубцов», уже отключил камеру. Лагутин на прощание вскинул вверх кулак и сказал «но пасаран!». Бревин вяло убеждал, что у него открылось второе дыхание и он готов сидеть на своем острове сколько угодно.

Ворохтин протиснулся к Саркисяну и выдернул из его потной руки микрофон:

— Бревин, что у вас там горит?

Бревин, не ожидавший подобного вопроса, молча посмотрел по сторонам, пожал плечами и неуверенно переспросил:

— В каком смысле — горит?

— Ты что творишь? — не слишком сильно возмутился Саркисян. — Остановите запись!

— Бревин, на вашем острове очень большой костер, если, конечно, это можно так назвать!

— Костер? — смущенно произнес Бревин и опять посмотрел по сторонам. — Нет, вроде бы ничего…

Ворохтин начал терять самообладание.