Андрей Дышев - Женат на собственной смерти (сборник)

В угасающем мозгу Кабанова зародилась подчиняющая себе все цель, и как птица наперекор стихии летит на юг, так и Кабанов сквозь леденящий ветер и снег двинулся на встречу с Варыкиным, единственным человеком, который должен был его узнать и протянуть ему крепкую руку помощи… Прежде чем выйти на многолюдную улицу, Кабанов сделал еще круг по дворам, жадно выискивая зеленые мусорные баки, и вдруг увидел между домов веселое многоцветье огней, неоновые звезды и сверкающую, как тысяча фотовспышек, вывеску казино.

Ноги Кабанова помимо его воли двинулись к этим слепящим огням. Восторг и трепет начали забавляться его выстуженной душой. Здесь, в этом мерцающем хаосе, начало всех его бед. Отсюда начался его путь в подвал, из которого он до сих пор не может выбраться… Кабанов пересек дорогу и, не спуская глаз с белых колонн, с тяжелой двери парадного входа, пошел по выскобленной плитке автостоянки. Где-то здесь стоял его «мерс». Была сырая туманная ночь. На Кабанове был костюм. Во внутреннем кармане пиджака лежали баксы. В «мерсе» было тепло, уютно, звучала магнитола. В баре стояла бутылка кампари. В бардачке лежала кожаная сумка с портмоне, мобильным телефоном, водительскими правами, паспортом, ключами от квартиры… В одной небольшой сумочке — все необходимое, чтобы твердо стоять на земле, стоять мертво, влитую, как гвоздь, вбитый по шляпку в ствол дуба. Но сумочки не стало, и все рухнуло, и вмиг испарились все качественные ценности Кабанова, которые позволяли ему чувствовать себя хозяином жизни, погонять ею, словно тройкой гнедых лошадей. Какой абсурд — вся суть личности, ее определяющий стержень — в маленькой сумочке, называемой «барсетка»…

— А я вас сразу узнал! — услышал Кабанов крепкий рокочущий голос. Он вздрогнул, обернулся, готовый поскакать по сугробам прочь, но швейцар в темном пальто с золотистыми завитками в петлицах и сверкающими галунами смотрел на него приветливо и даже подобострастно.

— Говорю, сразу узнал вас! — громче повторил швейцар, вытирая перчаткой красный, покрытый сизой паутинкой капилляров нос. — У меня зрительная память — ого-го какая! Я ж прапорщиком тридцать лет в органах прослужил, а там, доложу вам, сноровка нужна — о-е-ей! Всех начальников знать в лицо, безошибочно распознавать, кто входит, кто выходит, кто подозреваемый, кто свидетель, кто осведомитель… Документ — это, знаете, второе дело. А вот зрительная память — это основа. Ни разу за все тридцать лет она меня не подвела…

Ах да! Это же тот самый швейцар, которому Кабанов когда-то давно, в другой жизни, дал на чай сто баксов… Кабанов на всякий случай держал небольшую дистанцию — вдруг хитрит старый служака, заболтает, запудрит мозги, а сам как врежет дубинкой по горбу! Но швейцар выглядел миролюбиво, лишь притоптывал, согревая ноги.

— Давно вы не появлялись у нас, — продолжал он. — Я все жду, жду — где наш уважаемый клиент? Не слишком легко вы одеты? Сегодня морозец о-е-ей!

— Вы меня правда узнали? — не верил в такое счастье Кабанов.

— А то стал бы я к вам подходить! — хмыкнул швейцар. — Такие щедрые люди, знаете ли, не забываются… Вы, конечно, изменились. Похудели, посвежели. На диете?

Кабанов кивнул.

— Заглянете к нам? — заваливал вопросами швейцар. — Сейчас, правда, народу мало. А к вечеру яблоку негде будет упасть.

— Я… я на службе… — брякнул Кабанов.

— А я, знаете, так сразу и понял, — признался швейцар вполголоса. — Тех, кто при исполнении, я за версту чую. И вид у вас такой… необычный… хрен догадаешься. И сорите вы деньгами уж слишком щедро. Явно, что не своими кровными швыряетесь, а, так сказать, служебными, для спецрасходов… — Он мельком глянул куда-то вверх, как показалось Кабанову, на окно второго этажа. — Позвольте вас немного осведомить, — заговорщицким шепотом произнес швейцар, хлопая перчаткой в перчатку. — Вы стоите как раз в середине кадра.

— Какого кадра? — обеспокоенно уточнил Кабанов и посмотрел себе под ноги.

— Там, наверху, камера… Только не поднимайте голову! И она как раз нацелена на вас. Круглосуточное наблюдение. У наших секьюрити, доложу вам, глаз наметан, с ходу просчитывают и налоговую, и обэповцев, и обноновцев… Так что вы лучше встаньте ближе ко мне, под козырек. Здесь «мертвая зона»…

Кабанов не знал, кто такие обэповцы и обноновцы, но решил, что так называют бомжей, и послушался швейцара.

— Неужели круглые сутки наблюдают? — спросил Кабанов, прижимаясь спиной к теплой двери.