Мария Спасская - Роковой оберег Марины Цветаевой

Я присела на стул и во все глаза смотрела на Веронику. Помню ли я Франсуа? Ну, разумеется! Довольно трудно забыть человека, который целую неделю возил тебя в Диснейленд, кормил мороженым, сдувал с твоей мамы пылинки, а ты, семилетняя, смотрела на него и думала, что было бы здорово называть этого веселого дяденьку папой. И все к тому и шло, но Марьяну внезапно отозвали на родину, и мама, глотая слезы, улетела со мной в Россию. Марьяна долго не хотела ни на кого смотреть, хотя многие пытались добиться ее расположения, но терпели неизменный крах. Никто не выдерживал конкуренции с маминым французом. Однако настойчивость Андрея взяла верх над маминой предвзятостью, и она вышла за подполковника Шаховского замуж. Все эти годы мама отказывалась рожать Андрею ребенка, заявляя, что у них и так уже есть дочь и сын, которых необходимо поставить на ноги. И когда родился Юрик, отчим радовался даже больше, чем когда ему присвоили звание полковника. И что же, получается, что Андрей Шаховской — Юрику не отец?

— А почему Марьяна ждала столько лет и разыскала художника только сейчас?

— Франсуа Лурье все это время провел в Африке, создавая свой «желтый» цикл, и вернулся в Париж только два года назад, и не один, а с Сесиль. Супруга художника, являясь его спонсором и продюсером, позаботилась, чтобы об этом написали все новостные издания, и твоя мать, как только узнала, что Франсуа снова во Франции, немедленно отправилась в Париж. Я то думала, что она успокоилась, ведь Андрей ее боготворит, но нет, старая любовь не ржавеет.

— Ну и почему Марьяна не осталась со своим обожаемым французом? — обиженно протянула я, забирая у Юрика домашнюю туфлю Вероники, которую он засунул в рот и с упоением сосал. — Если она его так любит?

— Понятия не имею, — дернула плечом Вероника. — Наверное, чувство долга заставило вернуться в Россию. Все таки у нее семья: ты, Андрей, сын Андрея. И за всех сердце болит. Одна отрада — Юрик.

Мамина подруга потрепала крестника по кудрявой головке.

— Его то она любит по настоящему, а не просто растит, вот как тебя, только потому, что обязана.

Слова Вероники больно кольнули меня в самое сердце, но, понимая, что так оно и есть на самом деле, я промолчала.

— А вчера Марьяна узнала, что ее ненаглядный Франсуа приезжает в Москву, и точно ума лишилась, — рассказывала она дальше. — «Я, — говорит, — буду не я, если не попаду на открытие его выставки. Хочу, — говорит, — хоть одним глазком на него посмотреть и рассказать про нашего сына».

Вероника села на кровати и помассировала отекшую ступню.

— Зная Марьяну, я, конечно, могла предположить, что она затеет с Франсуа разборки, но додуматься до того, что твоя мать сорвет открытие выставки, подерется с женой француза и во всеуслышание заявит, что Франсуа — отец ее ребенка, даже у меня не хватило фантазии, — простонала рассказчица. И со страдальческой гримасой продолжила: — Женя, это был какой то ужас! Началось с того, что Франсуа в приветственной речи отметил неоценимый вклад в свое творчество супруги Сесиль, которая помогает ему морально и материально, а также служит неизменной музой. Вышла подбадриваемая аплодисментами Сесиль и начала раскланиваться перед гостями, а Марьяна налетела на бедную женщину и стала кричать, чтобы та убиралась к черту, у нее больше прав на Франсуа, потому что у них есть общий сын. И все это, ты представляешь, снимали для телевидения! Сесиль это понимала и только натянуто улыбалась и просила, чтобы Марьяна успокоилась, но твоя мать, Женечка, и не думала успокаиваться, а дошла в своей истерике до того, что швырнула Франсуа в лицо визитку со словами: «Если захочешь увидеть сына, загляни по этому адресу». Лишь после этого мне удалось ее увести. Что теперь будет, ума не приложу. Сейчас придет Андрей, и начнется второе отделение концерта.

Вероника прислушалась и, уловив за стеной баритон отчима, сдавленно прошептала:

— Уже пришел. Вы идите с Юриком в гостиную, мало ли что. При ребенке он не станет ее убивать. А я здесь посижу, от греха подальше.

И я, подхватив на руки брата, пошла в гостиную, чтобы разрядить обстановку.

Мать сидела в кресле, с вызовом куря сигарету, чего не делала при отчиме никогда в жизни. Курить она бросила лет двадцать назад, хотя в последнее время покуривала, но так, чтобы никто не видел, уходя для этого через веранду в беседку сада. Теперь же она дымила без удовольствия, но с нарочито дерзким выражением лица, словно приговоренная к смерти, выкуривающая свою последнюю сигарету. Отчим стоял у камина и машинально гладил пальцами резную шкатулку из слоновой кости, которую не так давно подарил матери. Весь вид его выражал тоску и боль. Лицо осунулось и заострилось. Полковник сжал зубы так крепко, что желваки, ходящие туда сюда, казалось, вот вот прорвут натянутую до предела кожу скул.