Андрей Шахов - Как привыкнуть к Рождеству

Хлебнула девка по полной программе строителя коммунизма: ютилась с пятью подругами в жалком вагончике, давилась кашами на воде и гнилой картошкой, уродуя пальцы, каждую минуту рискуя сунуть руку под дугу сварочного аппарата, за четыреста дореформенных рублей в месяц увязывала арматуру для железобетонных конструкций. Бригадир орал на всех так, будто командовал пленными немцами. Каждый день на каком-нибудь участке происходили несчастные случаи, раз в неделю обязательно кого-нибудь хоронили. Если было что.

А Зинка этой жизни радовалась - в родном колхозе все равно было хуже. И как завод построили, съездила на пару недель домой и укатила в Сибирь воздвигать крупнейший в мире целлюлозно-бумажный комбинат...

- Один только Ванька остался; и не из любви к земле, а только потому, что шевелиться не хотел, - Зинаида Антоновна сокрушенно качнула головой. Колхоз наконец-то разогнали, наделы да технику поделили... Так он и трактор, и сенокосилку, и немалую часть земли тут же продал!

- А откуда у него начальный капитал взялся бы? - вступился за брата Юрий Антонович. - Вот он и решил начать с меньшего, но рационально.

- Рационально? - поразилась сестра. - С каких это пор обмен трактора на трактор стал рациональным делом?

- На мини-трактор.

- Который стоил дороже проданного! А куда он ухнул остальную часть "начального капитала", ты, часом, не в курсе?

Юрий Антонович покраснел, неожиданно поперхнулся и сдавленно закашлял. Зинаида Антоновна с усмешкой посмотрела на него и довершила разгром:

- Пропил он свой капитал! Устроил собутыльникам презентацию "рационального" фермерского хозяйства.

Юрий Антонович поборол кашель и с хрипотцой тихо произнес:

- Безжалостная ты, Зинаида. Какие недостатки ни имел бы Иван, он все равно твой брат родной.

- Родной... - с грустью повторила сестра. - Высосал он из меня всю жалость до последней капельки. Сколько помогали ему - а толку? Деньги все как в прорву ухнули. Самое обидное: не жаль ему трудов наших, еще и огрызается!

Юрий Антонович шумно вздохнул, выпустил большущий клуб сизого дыма.

- Нервы у него ни к черту, это верно. Так от жизни такой...

- От водки! И всем сердцем жалею я, что столько ему помогала. Жил бы, как человек... - Зинаида Антоновна повернулась к Илге Дайнисовне. - Вот такой сестре, как твоя Лайма, помогала б из последних сил.

- Опомнись! - ощетинилась Илга Дайнисовна. - По ней ведь лагерь плачет - настоящей кулачкой стала!

- Хозяйкой. И еще какой! Ты вот только и можешь пару раз в году свезти матери какой-нибудь дешевый подарочек, а Лайма полностью ее содержит. И брату помогает, - Зинаида Антоновна мечтательно закатила глаза. - Все полученные от меня деньги она не промотала бы, как Ванька, а удесятерила. И как раз у нее-то я отдохнула бы!

Илга Дайнисовна почувствовала себя неловко. Зинаида Антоновна ее ничуть не убедила, однако на приведенные аргументы надо было дать убийственный ответ, а ничего похожего в голове не зарождалось.

На ее счастье в комнату вошел Павел - сын Зинаиды Антоновны, сел рядом с матерью и тут же спросил:

- Когда остальные пожалуют?

Зинаида Антоновна повела плечом.

- Вся Ленкина жизнь состоит из опозданий.

- Это точно, - усмехнулся Юрий Антонович, в следующий миг помрачнел и немного нервно добавил: - Артур обещал приехать, как только управится с делами.

- Будто на другой день отложить свои дела не мог, - Илга Дайнисовна нахмурилась. - Совсем не почитает молодежь святые праздники!

Павел с нескрываемой иронией посмотрел на нее, пожал плечами.

- Сами ведь учили почитать иные дни.

Илга Дайнисовна строго глянула на дерзкого племянника, но тот, похоже, даже не заметил, как она сердита. И Артур вот точно так же. Что за поколение? Она-то воспитывалась в доме, где даже взрослые дети почитали родительское слово. Можно было кивать и делать по-своему, но упаси боже прекословить!

Илга Дайнисовна родилась в немного необычной латышско-русской семье, в деревеньке неподалеку от Даугавпилса. Отцу долго не везло: в доме с трудом наскребли на женитьбу старших братьев, а тут еще в начале тридцатых в Латвии настали трудные времена - в мире разбушевалась Депрессия, - и младший мог остаться бобылем. На счастье или нет, но в соседней деревне подросла воспитывавшаяся у дальних родственников русская сиротка. Девушка потеряла родителей и крохотного братика в девятнадцатом году, во время карательного рейда большевиков по русским деревням восточной Латвии. Приемные родители ее не очень-то любили, и когда к ней посватался нищий, но не рассчитывающий на приданое Дайнис Озолс, только обрадовались.