Неле Нойхаус - Глубокие раны

В этом он не сомневался. Немецкая пунктуальность.

— Ваш темный костюм на завтра я уже погладила, и рубашку тоже.

— Да, да, спасибо.

— Включить сигнализацию?

— Нет, я сам ее потом включу. Идите. Желаю хорошо повеселиться!

— Спасибо. — Это звучало странно. Он еще никогда не желал ей хорошо повеселиться.

Гольдберг слышал, как застучали каблуки ее туфель по мраморному полу холла, затем тяжелая дверь защелкнулась. Солнце уже исчезло за вершинами Таунуса, смеркалось. С угрюмым выражением лица Давид смотрел в окно. Там, с той стороны окна, миллионы молодых людей отправлялись на свидания, предавались беззаботным удовольствиям. Когда-то раньше и он был в их числе — мужчина с привлекательной внешностью, состоятельный, пользующийся влиянием. Им восторгались. В возрасте Эльвиры… или Эдит… он не задумывался о стариках, которые из-за причиняющих боль костей постоянно сидели, зябко поеживаясь, в своих креслах, чтобы с шерстяным пледом на пораженных артритом коленях встретить последнее значительное событие в своей жизни — смерть. Невероятно, что это также коснулось и его. Сейчас Давид стал таким же ископаемым, архаизмом из седой старины, как и многие его друзья, знакомые и коллеги, которые уже давно его в этом опередили. В этом мире оставались еще три человека, с которыми он мог поговорить о былом и которые еще помнили его молодым и крепким.

Звон дверного колокольчика вырвал его из глубины мыслей. Разве уже половина девятого? Возможно. Она всегда была пунктуальной, точно как эта Эдит… или Эльвира. Гольдберг, подавляя стон, поднялся с кресла. Перед завтрашним торжеством по случаю ее дня рождения она хотела еще раз срочно поговорить с ним с глазу на глаз. Едва ли можно было поверить, что ей тоже уже восемьдесят пять, этой малышке.

Затекшими ногами Давид прошел через гостиную и холл, бросил быстрый взгляд в зеркало рядом с дверью и провел руками по все еще довольно густым седым волосам. Даже несмотря на то, что он знал, что она будет с ним ссориться, он был рад ее видеть. Он был рад этому всегда. Она была основной причиной, по которой он вернулся в Германию. С улыбкой на лице он открыл дверь.

Оливер фон Боденштайн снял кастрюлю с горячим молоком с плиты, всыпал в нее две ложки какао-порошка и налил дымящийся напиток в кофейник. На время кормления грудью Козима отказалась от своего любимого кофе, и он иногда проявлял солидарность с ней. Горячее какао тоже было совсем недурным напитком. Его взгляд встретился со взглядом Розали, и он ухмыльнулся, когда увидел критическое выражение лица своей девятнадцатилетней дочери.

— Это как минимум две тысячи калорий, — сказала она и наморщила нос. — Как вы только можете такое пить?

— Видишь, что только не сделаешь из любви к своим детям, — ответил он.

— От кофе я бы точно никогда не отказалась, — уверила она и демонстративно сделала глоток из своей чашки.

— Подожди. — Боденштайн достал из шкафа две фарфоровые чашки и поставил их рядом с кофейником с какао на поднос. Козима еще раз легла после того, как малышка подняла ее с постели еще в пять утра.

Вся их жизнь полностью изменилась с рождением в декабре прошлого года Софии Габриэлы. Первый испуг от новости, что Козима и он еще раз станут родителями, сначала сменился счастливым предвкушением радости, а затем — некоторой тревогой. Лоренцу было двадцать три, а Розали — девятнадцать. Они уже давно были взрослыми и закончили учебу. А что, если еще раз пройти все сначала? Были ли он и Козима вообще готовы на это? Будет ли здоровым ребенок? Но тайные тревоги Боденштайна оказались необоснованными. Практически до последнего дня перед родами Козима занималась своей работой. Положительный результат исследования околоплодных вод подтвердился при рождении Софии: малышка была совершенно здоровой. И сейчас, спустя пять месяцев, Козима опять ежедневно ездила в офис и всегда брала с собой ребенка, усаживая его в машине на детское сиденье. «Собственно говоря, — думал Оливер, — все было на сей раз намного проще, чем с Лоренцем и Розали». Правда, тогда они были более молодыми и здоровыми, но у них было мало денег, и жили они в маленькой квартире. Кроме того, он чувствовал: Козима страдала от того, что была вынуждена оставить свою страстно любимую профессию телерепортера.

— Почему ты так рано встала? — спросил Оливер свою старшую дочь. — Сегодня ведь суббота.

— Я должна быть в девять часов в замке, — ответила Розали. — У нас сегодня колоссальное мероприятие. Прием с шампанским, а потом меню из пяти смен блюд для пятидесяти трех гостей. Одна из бабушкиных подруг празднует у нас свое 85-летие.