Доналд Уэстлейк - Убийца лучшего друга

— Перкинс уже подписал признание?

— Скоро подпишет. Его только что отпечатали.

— О’кей, задержите его там, когда он подпишет. Хочу поговорить с ним. Я на Манхэттене, сейчас возвращаюсь.

— Чего ты хочешь добиться?

— Я не уверен, что чего-нибудь добьюсь. Просто хочу поговорить в Перкинсом еще раз.

— Что тебя тревожит? У нас есть труп, есть признание, есть убийца. Зачем же создавать самому себе работу?

— Не знаю. Может, это все и лишнее.

— О’кей, я задержу его. В той же комнате, что и раньше.

Ливайн вернулся в кухню.

— Благодарю за кофе, — сказал он. — Если вам больше нечего мне сказать, то я вас покидаю.

— Нечего, — сказала она. — Ларри теперь единственный, кто мог бы сказать вам что-то еще.

Она проводила его до входной двери, и он, уходя, опять поблагодарил ее.

Вернувшись в участок, Ливайн зашел за переодетым в штатское детективом Рикко, высоким, атлетически сложенным человеком лет тридцати пяти. Он скорее походил на сотрудника районной прокуратуры, чем на полицейского. Ливайн предложил ему принять участие в игре, и они оба отправились в комнату, где дожидались Перкинс и Кроули.

— Перкинс, — начал Ливайн. С минуту он ходил по комнате, давая Кроули возможность вступить в игру, тот что-то начал рассказывать Рикко, — это Дан Рикко, репортер из «Дейли-ньюс».

Перкинс взглянул на Рикко с явным интересом. Ливайн про себя отметил, что это первое проявление неподдельного интереса.

— Репортер?

— Да, — сказал Рикко. Он взглянул на Ливайна. — А это кто?

Он играл убедительно и изящно.

— Студент Ларри Перкинс, — ответил Ливайн, сделав ударение на имени. — Он отравил своего товарища, тоже студента.

— О, вот как. — Рикко мельком взглянул на Перкинса. — Из-за чего? — спросил он, обращаясь к Ливайну. — Девушка? Ревность?

— Думаю, нет. Тут скорее некое интеллектуальное побуждение. Они оба хотели стать писателями.

Рикко пожал плечами:

— Два парня — конкуренты в одном деле? И притом такие горячие?

— Главное, — подчеркнул Ливайн. — Перкинс мечтает быть знаменитым. Он хотел прославиться, став знаменитым писателем, но из этого ничего не вышло. Тогда он решил Стать знаменитым убийцей.

Рикко взглянул на Перкинса.

— Это верно?

Перкинс сердито посмотрел на них, особенно на Ливайна:

— Какая разница?

— Парнишка плачет по электрическому стулу, — сказал Ливайн с грустной иронией. — У нас есть подписанное им признание. Дело закончено. Но я испытываю к нему симпатию, и мне не хотелось бы, чтобы он ушел из жизни, не добившись того, к чему так стремился. Я подумал, не смогли бы вы дать что-нибудь о нем на второй полосе под хорошим заголовком, такое, чтобы он мог повесить на стене своей камеры?

Рикко хмыкнул и покачал головой.

— Никакой возможности, — сказал он. — Даже если я напишу большой рассказ, редакция может оставить от него лишь пару строк. Такого рода истории стоят десять центов дюжина. Люди убивают друг друга по всему Нью-Йорку двадцать четыре часа в сутки. Если это не представляет большого сексуального интереса, если это не одно из массовых убийств, вроде того случая с парнем, который подложил бомбу в самолет, то убийца в Нью-Йорке — довольно заурядное явление. И кому он нужен весной, когда танцевальный сезон в самом разгаре?

— Но у вас же есть влияние в газете, Дан, — сказал Ливайн. — Может, вы, по крайней мере, дадите телеграфное сообщение об этом случае.

— Ни шанса на миллион. Таких преступлений в Нью-Йорке каждый год сотни. Очень жаль, Эйб, хотелось бы сделать для вас что-нибудь, но ничего не получится.

Ливайн вздохнул.

— О’кей, Дан, — произнес он. — Раз вы так говорите.

— Еще раз простите. — Рикко улыбнулся Перкинсу.

Ты уж извини, парень. Вот если бы ты прирезал певичку или что-нибудь в этом роде…

Когда Рикко ушел, Ливайн мельком взглянул на Кроули, который усердно дергал себя за мочку уха и выглядел весьма озадаченным. Ливайн сел лицом к Перкинсу:

— Ну?

— Дайте мне минуту, — огрызнулся Перкинс. — Я хочу подумать.

— Я был прав, не так ли? — спросил Ливайн. — Вы хотели сгореть в пламени славы?

— Верно, верно! Эл выбрал свой путь, а я свои. Какая разница?

— Никакой разницы, — сказал Ливайн. Он устало поднялся и направился к двери. — Я отошлю вас обратно в камеру.

— Послушайте, — сказал вдруг Перкинс. — Знаете ли, я не убивал его. Понимаете, он покончил жизнь самоубийством.

Ливайн открыл дверь и направился к двум полицейским, ожидавшим в коридоре.