Андрей Кузнецов - Смерть на Параде Победы

— Не исключено, — согласился Сталин и тоже встал. — Продолжай, Лаврентий, только покороче.

— Считаю целесообразным просить вас, товарищ Сталин, не принимать личного участия в параде! — выпалил Берия и замер в ожидании реакции вождя.

Реакция могла быть разной, очень разной, но он никак не мог ожидать того, что Сталин начнет смеяться и даже ладонью на него укажет, так, как это делают в Грузии, когда хотят сказать: «Эй, люди, посмотрите на этого чудака!»

— Не принимать, говоришь? — спросил, отсмеявшись, Сталин. — Отсидеться здесь, а потом посмотреть кинохронику? Разве я, как Верховный Главнокомандующий, не заслужил чести увидеть наш парад победителей? Ты не заболел, Лаврентий? Не переутомился? Может, тебе стоит в Крым съездить, отдохнуть хотя бы пару недель, а?

Берия стоял навытяжку и молчал.

— Не слышу ответа, Лаврентий, — Сталин начал расхаживать по кабинету. — Понимаю так, что тебе нечего ответить. Тогда слушай, что я скажу. Хорошо еще, что ты не предложил отложить парад на месяц-другой. Это уже ни в какие ворота не полезло бы. Люди готовятся, люди ждут, а мы им скажем: «Извините, товарищи, в связи с тем, что наши доблестные органы не успели переловить всех вражеских недобитков, парад откладывается». Смешно? Подожди, не возражай! Я помню, что ты предложил не отменять парад, а провести его без меня. И как мы это объясним народу? Солдатам как объясним? Они пройдут по Красной площади и не увидят своего Главнокомандующего? Что они подумают? Что мне неинтересно? Что я занят более важными делами? Что я заболел?

Сталин раздраженно пыхнул трубкой.

— Я думал об этом, товарищ Сталин, — воспользовавшись паузой, быстро сказал Берия. — У нас есть актеры, например Гольдштаб или Геловани, коммунисты, надежные люди…

— В этом кабинете, Лаврентий, шутить не принято! — повысил голос Сталин. — Шутить надо за столом, в перерывах между тостами. Я буду на параде независимо от того, сколько диверсантов вы успеете поймать. Это не обсуждается! Хочешь сказать что-то еще?

— Нет, товарищ Сталин! — ответил Берия, понимая, что возражать бесполезно. — Разрешите идти?

— Не разрешаю, — строго сказал Сталин. — Поедем на Ближнюю дачу, покушаем, там меня Жуков с Новиковым [12] Главный маршал авиации Александр Новиков. и Артемьевым [13] Генерал-полковник Павел Артемьев командующий войсками Московского военного округа. ждут, заодно и о подготовке к параду поговорим.

Указание пришло откуда-то сверху и было оно конкретным до предела — искать в Марьиной Роще бандитов, совершивших второго июня нападение на инкассаторов Управления полевых учреждений Госбанка. Ну и по всей Москве тоже искать, не на одной Марьиной Роще белый свет клином сошелся.

— Захваченный налетчик оказался немецким диверсантом, товарищи, — сказал на совещании в понедельник начальник отдела. — И успел, пока был жив, сообщить, что банда обретается где-то в Марьиной Роще. Мог и соврать, но все же есть приказ прочесать Марьину Рощу и прилегающие к ней районы частым гребнем.

— А в тех прилегающих районах вся Москва с пригородами, — проворчал заместитель начальника майор Гришин, желчный, въедливый, вечно чем-то недовольный.

Алтунин помнил его другим — таким же въедливым, но более веселым и дружелюбным. Душой компании Гришина нельзя было назвать, но и молоко в его присутствии не скисало от уныния. Но в мае сорок первого Гришина бросила жена, которую он очень любил, причем бросила некрасиво. Сначала долго изменяла ему, потом, видимо, желая оправдать измену, начала устраивать громкие выяснения отношений, которые были слышны на всех пяти этажах милицейского общежития на Пневой, и в конце концов ушла к летчику Рудковскому, герою Халхин-Гола, красавцу и бабнику. С тех пор Гришин и изменился. Замкнулся в себе и с каждым годом мрачнел все больше. Урки боялись Гришина, как огня, потому что знали — ни сострадания, ни снисхождения, ни вхождения в положение от него ждать не стоит, и надеяться на то, что он что-то упустит-проглядит, тоже нельзя, не тот человек. Алтунин уважал Гришина за профессионализм, справедливое отношение к людям и честность, но недолюбливал за чрезмерную категоричность в суждениях. Гришин признавал только два цвета — белый и черный, других цветов, каких-либо полутонов для него не существовало. Украл, значит, — вор. Но воры разные бывают. Один по глупости будку чистильщика обуви подломит, соблазнившись на мелочь, а другой ящиками с продсклада консервы крадет. Нельзя же всех на один аршин мерить, однобокая тогда получается справедливость, неполная какая-то…