Анна и Сергей Литвиновы - Многие знания – многие печали

Я в ходе наших посиделок в «Гарлем-баре» успела взять от него биологический материал – опять в виде слюны и отпечатков на стенке стакана. И снова – отдала его на экспертизу, и три дня спустя мне объявили, что – нет, он не мой отец, ни единого совпадения не выявлено.

Итак, идея задержаться в Америке не прошла. Питера похоронили – я прочла об этом в Интернете со ссылкой на местную коннектикутскую газету. И я вернулась в Москву. У меня оставались трое кандидатов на роль отца: артист Селиверстов, много пьющий малый бизнесмен Марцевич и художник Баринов.

К тому моменту, как я подошла к своей четвертой жертве, я поняла несколько вещей. Во-первых, мне понравилось мое дело. Оно было увлекательным, захватывающим. Надо было сначала много готовиться, а потом безупречно проводить свою партию. Мое занятие не принесло мне покуда ни единой копейки прибыли – однако в деньгах я особо не нуждалась. Я верила, что хоть кто-то из списка Харченко моим отцом в итоге окажется, и это, возможно, окупит расходы. А даже если нет, мне требовалось весело проводить время. И мне доставляло удовольствие мое занятие.

И я больше не совершала ошибок, как с самым первым, Кутайсовым. Я не играла в сиротинушку, просительницу, детку. Гораздо больше по сердцу пришлась мне маска иного рода: разбитной, циничной и готовой на все девки – профи или любительницы постельных приключений. И еще я поняла, что мне не очень нравится отложенная смерть. Когда ты узнаешь через месяцы, а то и через годы, что твоя жертва скончалась, это не производит особого эффекта. Гораздо интересней, когда ты сама нажимаешь спусковой крючок. И хоть я не присутствовала при гибели Пети-Питера, но сообщение в газетах, опубликованное на следующий день, подействовало гораздо сильнее, и радость я испытала намного полнее, чем от известия, которое доходит до тебя годом позже. У меня оставался последний радиоактивный элемент, однако я его откладывала на самый крайний случай – если только не получится расправиться с мужичками иначе.

В случае с актером Селиверстовым я решила не только убить его (одновременно, разумеется, выяснив, является ли он в реале моим отцом), но и уничтожить его репутацию, создав иллюзию того, что он погиб в результате наркотического передоза. Я спланировала своего рода идеальное преступление: проследила за ним, выяснила, где он нынче проживает, какой образ жизни ведет. Подготовилась: отыскать героин в столице, к сожалению (для нормальных людей) и к счастью (для меня), не составило большого труда. Прикинулась совсем уж оторвой, познакомилась с Селиверстовым на улице, сделала вид, что опознала его как актерика и страшно очарована им, и немедленно согласилась подняться к нему в квартиру.

Я подсыпала герыча ему в шампанское, которым он попытался меня споить, а когда он уснул, вколола ему в вену чуть не пятерную дозу – и стала ждать. То ли героин оказался некачественным, то ли здоровье у актерыча было крепкое… Или, может, человека убить не так просто, и он изо всех сил цепляется за жизнь… Как бы то ни было, кончался Селиверстов долго, он не приходил в сознание, бредил. Отчаявшись, под утро я сделала ему новый укол, и только тогда он отдал концы.

Каковым же оказалось мое удивление, когда я день спустя открыла желтые газеты и узнала, что мой несостоявшийся папенька скончался, оказывается, тихо-мирно, чуть ли не в своей постели от сердечного приступа! Вот это номер! Почему?! Откуда?! Здраво поразмыслив, я решила, что свое слово сказала вдова: несмотря на следы, которые недвусмысленно свидетельствовали, что последнюю ночь актер провел в объятиях женщины в наркотическом бреду, она выставила его перед публикой белым-белым и пушистым-пушистым. Дура! Небось и денег за это заплатила! И второе разочарование, которое я испытала в связи с Селиверстовым, заключалось в том, что он тоже оказался не моим папашей. А было бы неплохо, честно говоря. Отец – герой сериалов, красиво звучит. Но нет так нет.

Зато с Марцевичем, не знаю почему, мне снова захотелось сыграть сиротинушку. Возможно, оттого, что он, несмотря на свои крупные габариты, выглядел – я понаблюдала за ним издалека – несчастненьким, беззащитным. Я знала, что он алкоголик в завязке, и подозревала, что все мужики со столь трудной судьбой именно так недоделанно и выглядят. (Ведь человек не станет пить как лошадь, если шкура у него дубленая, а жизнь – шоколадная.) И Антона Борисовича я обрадовала тем, что я его дочь, привела несколько тому свидетельств – и он, в отличие от Кутайсова, не стал отрекаться от меня или требовать доказательств. Сразу признал, и на первую нашу встречу пришел приподнято-взволнованным, и начал строить планы, как он будет заботиться обо мне, и куда мы с ним поедем в отпуск. Мне даже стало жалко его (первого из всех), но это не помешало мне подбить его выпить рюмочку за нашу встречу – и понеслось! Если честно, я не ожидала столь резвого старта – как и того, что выпивка со мной для него окажется, как и для Питера Горланина, роковой. Спустя три дня я прочла в московском выпуске «Комсомолки», что Марцевич скончался.