Светлана Алешина - Ставка на темного зверя (сборник)

– Конечно, – начала я осторожно, – сейчас больше свободы слова, чем раньше. Но все же имеются случаи директив сверху, так сказать, подсказок, что и как надо преподносить.

– Так я и думала, – вздохнула женщина, – нигде правды нет!

– А что ты хотела, Маша, – встрял Лев Семенович, – если каждый начнет говорить, что в голову придет, такой бардак начнется!

– Ты не понял, Лева, – отрезала Мария Павловна, – я хотела попросить Ирину кое-что рассказать в своей передаче, так сказать, поверх основного сюжета.

– И что же это? – заинтересовалась я.

– Маша, – строго прервал женщину директор, – я об этом позже сам попрошу.

– Правильно, Иван Николаевич, – сказал бульдозерист Петя, – нечего за столом об умных вещах разговаривать. Давайте я вам лучше сказку расскажу!

– Кхм, опять ты со своими россказнями, – усмехнулся Саша-пилорамщик, – давай, валяй, коли надумал.

Директор кивнул. Видно, Петя слыл тут у них известным сказочником, и мы приготовились слушать.

– Давным-давно, когда в этих местах еще не было никакого лесхоза, – начал Петя, – стоял здесь бор дремучий, не чета нынешнему. Водились в том бору звери всякие, народ жил охотой, собирательством ягод. Жили сытно и тихо – всего хватало, дичи было в избытке, земля каждый год знатный урожай давала. Поселился тогда в Гурьеве один барин, уж больно ему здешние места понравились. Да не один поселился – со слугой. Ушел на покой, так сказать. Выстроил себе тут славный терем да и стал жить в свое удовольствие – ходил на охоту, ловил рыбу. И везде его слуга сопровождал, тенью ходил за своим барином.

Ничего себе слог у простого бульдозериста! Может, его взять на телевидение, вести передачу «Спокойной ночи, малыши»?

– Однажды, – продолжал Петр, – случилось несчастье. Барин разошелся на охоте со своим слугой и попал в трясину… Он погружался в болото все глубже и глубже, и никто не мог его спасти. Барин кричал, звал на помощь, но никто не приходил. Когда он погрузился по плечи, прибежал его слуга. «Иван, – взмолился барин, – вытащи меня отсюда!» Слуга даже не пошевелился. «Разве тебе не хорошо со мной было? – спросил барин. – Я жил в свое удовольствие и тебе давал жить!» – «В том-то и дело, барин, что ты жил в свое удовольствие, а не в мое!» Сказав это, слуга развернулся и оставил барина на верную погибель.

Какая-то невеселая сказка! Такое ощущение, что Петя на что-то намекал ею – я заметила несколько многозначительных взглядов, которыми обменялись гости.

– Опять ты, Петя, тоску на всех нагнал, – директор смущенно кашлянул, – давайте-ка, гости дорогие, закончим застолье и пойдем в сад. Я сыграю вам на гитаре.

– Давайте, – поддержал его Федосеев, – чего дома париться в такой чудный вечер!

Мы всей компанией вывалились на улицу. Вечер был действительно прекрасным: дул освежающий ветерок, на разные лады стрекотали сверчки, шумели кроны могучих деревьев – неподалеку от дома была дубрава. Сад Ивана Николаевича был огромным, мы спускались куда-то вниз, а он все не кончался. Ночь в Гурьеве – это вам не то что разбавленная светом уличных фонарей ночь в Тарасове. В окружавшей нас темноте было что-то первобытное, жутковатое. «Там тишина, там леший бродит, русалка на ветвях сидит», – вспоминались строки Пушкина. Наконец мы добрались до цели – ею оказалась беседка, увитая диким виноградом, притулившаяся над самым обрывом, который спускался к реке. Заметив мой удивленный взгляд, Иван Николаевич пояснил:

– Мой сад доходит до самого Хопра, я специально сделал здесь беседку – обожаю смотреть на реку.

– Кстати, – встрял Федосеев, – а вы знаете, что Хопер – самая чистая река Европы?

– Ну ладно, – сказал Иван Николаевич, пощипывая струны гитары, – я начну, а ты, Дима, подпевай.

Они начали петь неожиданно чистыми, высокими голосами. Песня была мне незнакома – ее аккорды вызывали одновременно и радость, и легкую печаль. Когда они закончили, я спросила:

– А чья это песня? Кто ее написал?

– Это, – сказал с гордостью Федосеев, – наш директор написал, сам!

Боже мой, какие таланты на селе пропадают – один сказки рассказывает, другой сочиняет и поет песни! Хотя почему пропадают – им здесь вовсе неплохо живется.

– Дима, – попросил Иван Николаевич, – давай я сыграю, а ты спляшешь?

Мне показалось, что после сытного ужина просить человека сплясать жестоко, но Федосеев не заставил себя уговаривать. Директор стал наяривать три известных народных аккорда, да так задорно, как будто у него в руках была балалайка, а не гитара. Дима стал ловко прихлопывать и притопывать. У него так хорошо получалось, что я бы сама пустилась в пляс, если бы не набитый желудок.