Вера Каспари - Воскресшая жертва

— Нелегко, Ястребиный Коготь, арестовывать девушку? К тому же до того, как вы воспользовались шансом с ее помощью преуспеть по службе, правда, Ястребиный Коготь?

Голос Уолдо был резким, слова грубыми и не соответствовавшими обстановке. Этот голос и эти слова как будто встали между Марком и мной, наша близость улетучилась, оказалось, я хватаю пальцами пустоту.

Уолдо снял очки и посмотрел на меня безоружными глазами.

— Лора, я твой старый друг, и то, что я сейчас скажу, может быть, лишено такта, но прошу помнить, что ты знакома с этим человеком только сорок восемь часов…

— Неважно, — сказала я, — время для меня не имеет значения.

— Но он сыщик.

— Неважно, Уолдо. Может быть, он планирует и расставляет свои сети негодяям и рэкетирам, но он не может быть нечестным со мной, правда, Марк?

Марк смотрел на меня так, будто я находилась в другом мире. Он внимательно разглядывал вазу из ртутного стекла на моей каминной полке — подарок, который Уолдо принес мне к Рождеству. Тогда и я посмотрела на Уолдо. Я заметила, как двигаются его толстые чувственные губы, как блеклые, конической формы глаза затягиваются пеленой.

Голос Уолдо уязвлял и мучил меня:

— Всегда повторяется одно и то же, Лора. Тот же стиль поведения, та же ловушка, то же любопытство — и поражение. Появляется на горизонте стройный, гибкий, ясный и мускулистый, и ты перестаешь ощущать глубинную болезненность, распад и разложение. Ты еще помнишь о мужчине по имени Шелби Карпентер? Он тоже…

— Замолчи! Замолчи! Замолчи! — закричала я, глядя в набухшие глаза Уолдо. — Ты прав, Уолдо, тот же стиль поведения, те же болезненность, распад и разложение, только все это относится к тебе. К тебе! К тебе, Уолдо. Это твоя болезнь, это ты высмеивал все мои мечты, в которые, Уолдо, я когда-то верила. Ты ненавидел мужчин, которые нравились мне, ты находил у них слабости и постоянно подчеркивал их, на моих глазах ты насмехался над ними до тех пор, пока они не начинали ненавидеть меня!

В своей жажде крови Уолдо прибегал к моей помощи, и я тоже стала жаждать крови, неожиданно почувствовав ненависть к нему. Что касается Шелби и других, я не могла еще четко все осознать, я никогда не ощущала запаха тлена, пока он не попытался выставить передо мной на посмешище Марка. Я смело бросала ему в лицо обвинения, говорила так, будто и раньше все понимала, но на самом деле я была слишком слепа и упряма, чтобы осознавать, насколько остро его насмешки ранили моих друзей и что они разрушали их любовь ко мне. Теперь я это четко увидела, как если бы я стала самим богом, сидящим на вершине горы и при ярком свете разглядывающим человеческие существа. Я даже была рада своему гневу, жаждала мести и крови.

— Ты и его хочешь уничтожить. Ты его ненавидишь. Ты ревнуешь меня к нему. Марк — настоящий мужчина. Именно поэтому ты хочешь его уничтожить.

— Марку не нужна помощь, — сказал Уолдо. — Похоже, Марк вполне в состоянии уничтожить себя сам.

Уолдо всегда умел это делать — унизить меня в споре, обратить мой справедливый гнев в дешевую истерику обезумевшей женщины. Я чувствовала, как мое лицо искажается уродливой гримасой, и отвернулась, чтобы Марк этого не видел. Марка же ничто не задевало, он сохранял свое презрительное спокойствие. Когда я отвернулась, рука Марка схватила меня, притянула к себе, так что я оказалась рядом с ним.

— Значит, ты сделала выбор? — спросил Уолдо, и в его голосе зазвучала насмешка. Но яд уже утратил свою силу. Твердый, прямой, непреклонный взгляд Марка встретился с косым, едким взглядом Уолдо, и Уолдо оказался безоружным, в качестве оружия у него осталась лишь его визгливая раздражительность.

— Благословляю ваше саморазрушение, дети мои, — сказал Уолдо и надел очки.

Он проиграл битву. Теперь он старался достойно отступить. Мне стало его жаль. Весь мой гнев остыл, и сейчас, когда Марк снял с меня мои страхи, мне вовсе не хотелось наказывать Уолдо. Мы поссорились, выплеснули весь яд наших разочарований, покончили с нашей дружбой, но я не могла забыть его доброты и великодушия, тех лет, что мы с ним были дружны, того, как мы вместе шутили и приходили в спорах к общему мнению, наши праздники Рождества и дни рождения, уют наших маленьких ссор.

— Уолдо, — сказала я и сделала небольшой шаг в его сторону. Рука Марка напряглась, он схватил меня, удержал, и я забыла о своем старом друге, который стоял со шляпой в руке у моей двери. Я забыла обо всем на свете, я бессовестно растаяла, ум мой затуманился, я забыла о всех своих страхах, я слабовольно подалась в его объятия. Я не заметила, как ушел Уолдо, как закрылась за ним дверь, я не помнила, что происходило. В моей душе не было страха перед опасностью, перед обманом, я не помнила о предостережениях. Моя мать говорила: не отдавай себя, а я отдавала себя с восторгом, растрачивала себя с такой самоотверженностью, что его губы, его сердце и мускулы должны были прочувствовать, насколько он овладел мною.