Октем Эминов - Высокое напряжение

— Верю. Только вот скажи, если он хороший парень, к тому же комсомолец, мог он оставить кош, не сказав ничего своему другу?

Подпасок держал пиалу в руках, но не пил из нее, молчал.

— Ты мог бы так поступить — бросить друга и уйти?

— Не мог бы.

— А он…

— Нет, он не бросил друга. Ему надо было идти.

— Одними словами никого не убедишь. Нужно доказать, что у него была важная причина бросить кош… Мы сейчас разыскиваем тех, кто замешан в преступлении. Если ты не поможешь, другой не поможет, мы не найдем их.

— А вы поверите мне?

— Поверю.

Подпасок посмотрел на дверь, на стены, словно у них были уши, понизил голос:

— К ним пришли гости…

— Овец пересчитывать?

— Нет, после тех. Акы утром пришел бледный как смерть. Говорит: «Я должен добраться до села, нужно разоблачить…» Так и сказал! Заторопился, а я не спросил, кого надо разоблачить. Помог ему собраться, потом вышли за барханы, он только одно мне сказал: «Скоро вернусь с людьми. Тогда обо всем узнаете». Очень спешил.

— Может, он не поладил с Саран-агой? Какие у них были отношения?

— Он уважал Саран-агу, как родного отца.

— Почему же, когда он к тебе пришел, ты ему не сказал, чтобы без ведома Саран-аги он ничего не делал? Растерялся?

— Это верно, почему же он не посоветовался с чабаном?.. Нет, без его ведома он ни одного шага не сделает, если только…

— Что «если»?

— Если на него самого не обидится…

— Верно! И я об этом подумал.

Талхат поднялся:

— Надо пройтись.

Лежавший на улице под дверью куцый кобель, большой, как теленок, не поднимая морды со своих лап, пошевелил кончиками обрезанных ушей. Насторожился, но не залаял. Талхат прошел мимо него спокойно, знал, что чабанские собаки людей не трогают. Не оглядываясь, быстро пошел прочь от коша. Показалось, что кто-то крикнул вслед: «Будь осторожен!» Кто кричал? Кого остерегаться, непогоды или Сарана? Показалось, что кричали, или нет?

Тот, к кому спешил на свидание Талхат, встретил его еще в низине, далеко от своего коша.

Саран сидел на ишаке спиной к Талхату и, оперев о седло транзистор, слушал последние известия. Овцы разбрелись по всей лощине; везде, где можно было, они щипали сухую траву, выбирали из-под снега незамерзшие зеленые побеги, выгрызали из песка корни белой песчаной акации. Один сторожевой кобель сидел недалеко от Сарана, навострив уши на незнакомца, другой бегал за отставшими овцами, загонял их в отару.

Как будто у него на затылке были глаза, Саран резко обернулся к Талхату. Инспектора удивил цвет его лица — темно-матовый, даже синяков под глазами, обычных у чабанов от недосыпа, не было видно. Как будто постоянная тень закрывала его. Одна рука Сарана придерживала приемник, другая держала ремень перекинутого за спину ружья. Дождавшись, пока Талхат подойдет, он слез с ишака. Протянул Талхату обе руки:

— Здравствуй, милиция! Жив-здоров, все нормально? Семья, дети здоровы? Дома все в порядке?

Таков обычай — забросать гостя вежливыми вопросами. Талхат ответил одной короткой фразой: «Спасибо, все в порядке» — и о том же самом спросил у Сарана.

Саран на каждый вопрос отвечал «слава богу», в то же самое время снимая с седла сумку. Развязал ее. Под невысоким барханом, прикрывшим их от ветра, расстелил коврик, а на него выложил сачак с ковурмой [2] Жаренное на своем сале мясо. и чуреком, отвинтил крышку термоса.

— Я приехал из Чарджоу. Разыскиваем убийцу вашего подпаска. Хочу, чтобы вы помогли нам.

— Акы — сын моих соседей. Они очень хорошие люди. Никогда я не мог подумать, что он так поступит со мной. Исключительный парень был, честный, работящий. Лучше бы я правую руку себе отрубил, чем его потерял. Такой позор на мою голову! Эх, черт побери, было бы здоровье или лет на двадцать поменьше, сам бы нашел кровопийцу! Своими руками растерзал бы, пусть потом расстреляют!

Талхат, глядя в глаза Сарану, спросил:

— Саран-ага, подпасок потерялся в прошлую пятницу?

— В пятницу.

— Кто к вам за день до этого приходил?

— Такой, как ты, сынок. «Из Ашхабада я, из милиции», — сказал. Как он приехал, так я покой потерял. Я тебя увидел, опять черти на душе заскребли. Ты разве не заметил?

— Заметил. Как себя назвал приезжий?

— Эх, милисе-хан, разве я запомнил? Памяти уже нет совсем.

— Он был в форме?

— Штатский.

— Он один был?

— Ко мне приехал один. Не помню точно, вроде бы говорил, что в другом коше остался его товарищ… Да, да, так и сказал, и машина, говорил, там осталась. «Товарищ проверяет одно дело, а я у вас другое…»