Виктория Платова - Она уже мертва

– Получилось.

– Давай еще раз.

– Не сегодня.

– Когда?

– Когда я соскучусь по шахматам.

Видно было, что Лазарь не удовлетворен ответом, зато Белка торжествовала. Все то время, что она наблюдала за игрой, ее не покидало чувство, украденное прямиком из глаз Парвати: ревность. Что, если Сережа возьмет себе за правило играть в шахматы часами, как это делает Лазарь? Тогда они сблизятся и… не-пришей-кобыле-хвост и седьмая вода на киселе займет в сердце Сережи то место, которое по праву принадлежит Белке. Ведь они с Повелителем кузнечиков – двоюродные брат и сестра, а Лазарь ему даже не родственник. И потом – именно Белка первой из всех увидела Сережу на веранде, именно про Белку он сказал: «Этой – можно!» – именно ей он уступил шкиперскую, а Лазарь – никто, жалкий паучок-кругопряд!

Делить Сережу с Парвати – еще куда ни шло, но делить его с Лазарем…

Хорошо, что Сережа так быстро избавился от шахматной лихорадки, иначе Белка додумалась бы до злых и несправедливых вещей, за которые потом ей было бы стыдно. А так она осталась хорошей девочкой, а всем хорошим девочкам полагается награда. Общение с Сережей, за которое Белка готова отдать не только гипотетически принадлежащие ей папины наручные часы, но и поездку на Борнео в отдаленной перспективе.

Это общение сводится к нескольким минутам в день, так что самый первый их разговор на веранде оказался и самым длинным. Но сдаваться Белка не намерена, оттого и придумала гениальный в своей простоте план, позволяющий видеть ее персонального бога чаще.

Первая часть плана состоит в окучивании Парвати.

– Я на секунду, – деловито заявляет Белка, врываясь на кухню. – Сережа попросил чего-нибудь вкусненького.

– Пирожков?

– Ага.

Парвати говорит о том, что первым приходит в голову, и о том, что она готовит именно сейчас. Это могут быть пирожки, или плацинды с брынзой и зеленью, или ватрушки, или сдобный рулет с маком. Белка соглашается на все, ведь главное – получить от бабки заветную тарелку с вкусностями, всегда одну и ту же, Сережину. Ничего примечательного в ней нет, да еще кое-где сколоты края. Но когда она пустеет или еще не наполнена, на самом дне можно прочесть надпись:

Несмотря на строгое фарфоровое предупреждение, характер у тарелки покладистый. Она безропотно переносит общество пирожков и руки Парвати. После того, как пирожки уложены в несколько рядов и прикрыты белоснежной салфеткой, «Не тронь меня!» перекочевывает к Белке, уже готовой к осуществлению второй части плана.

По пути к сеновалу Белка обязательно срывает маленький цветок маттиолы и кладет его сверху, на салфетку.

Сеновал представляет собой небольшую, обшитую досками вышку. Она прилепилась к торцу Лёкиной мастерской и условно разделена на два этажа. Внизу, в стойле, обитает Саладин, а Сережа поселился выше, в до краев заполненном сеном пространстве. Попасть туда можно по шаткой старой лестнице с перекладинами, расположенными довольно далеко друг от друга. Если бы не страстное желание увидеть Сережу, Белка бы к такой сомнительной конструкции и на пушечный выстрел не подошла. Но иного пути увидеть бога нет – вот и приходится ползти по занозистым круглым ступенькам, всякий раз рискуя свалиться и сломать себе шею.

Очутившись на самой верхней ступеньке и поставив «Не тронь меня!» на выгоревшее и как будто вяленое сено, Белка тут же принимается звать Повелителя кузнечиков:

– Сережа, ты здесь?

– Привет, Бельч, – откликается Сережа.

«Бельч» – новое производное от Белки, оно свидетельствует о том, что отношения с Сережей перешли на качественно новый уровень. В них появилось больше теплоты и доверительности, возможно, что и дружба при таком раскладе не за горами.

– Я только… отдать.

– Что отдать?

– Пирожки. Ба волнуется, что ты голодный.

– Я не голодный.

– Значит, мне передать, что ты отказываешься? – Белка восхищена собственной наглостью.

– С чем пирожки?

– Ну… С ливером, вишней и курагой.

– Давай их сюда.

– А можно я немножко посижу с тобой?

Ради этого вопроса и была затеяна вся операция. Только бы Сережа не выпроводил ее, сославшись на занятость. Этого Белка боится даже больше, чем возможного разоблачения. Откройся всё, и она прослывет лгунишкой, хотя утверждала обратное: «Я никогда не вру». Но ведь то, что она делает, – никакое не вранье.

Всего лишь – забота о Сереже. Если можно Парвати, то почему Белке нельзя?