Наталья Андреева - Звезда в хвосте Льва

– По-моему, достаточно, – сказала судья в гнетущей тишине.

Предсмертное письмо Василисы Петровны произвело на всех сильное впечатление. Это был крик отчаяния, мольба о том, чтобы все поверили, наконец, в ее невиновность. Журавушкин чувствовал себя, как оплеванный. Получается, он вчера дожимал пожилую женщину и в итоге довел ее до самоубийства. Да, он имел на это право, он допрашивал в суде важную свидетельницу. Но все видели, как он себя при этом вел. Цинично и жестоко. День его предполагаемого триумфа превратился в черный день его позора. В ходе расследования самоубийства Градовой адвоката Журавушкина наверняка пригласят к следователю. Есть такая статья в Уголовном кодексе: доведение до самоубийства. Как адвокат, Журавушкин прекрасно понимал, что виновен. И как теперь отбиваться? А, главное: как с этим жить?

– И что теперь делать? – упавшим голосом спросил у судьи Ромашов.

– Я думаю, ваша честь, мы вернулись к тому, с чего начали, – вмешался прокурор. – У кого-нибудь остались сомнения в невиновности Василисы Петровны Градовой? Я думаю, нет. Сама она ясно свидетельствует против Раисы Раевич. Что касается нашего уважаемого адвоката, – с иронией поклонился он Журавушкину. – Есть у вас еще хоть что-нибудь кроме положительных характеристик? Или вы допросите, наконец, вашего последнего свидетеля? – прокурор кивнул на Ромашова.

– Нет! – вздрогнул Журавушкин. Он уже понял, что этого-то как раз нельзя допустить. Ромашов явно не в себе. Он не готов. – Я приглашаю на свидетельскую трибуну Ефима Ивановича Раевича!

– Опять? – с иронией спросил прокурор. Ромашов, кажется, тоже удивился.

– В деле открылись новые обстоятельства, ваша честь! Я знаю, что Раевич скрыл от нас важный факт!

– Не делайте этого! – не удержалась Рара.

– Подсудимая! – гневно стукнул молоток.

– Аркадий Валентинович! Опомнитесь! – покачал головой Ромашов. – Фима сейчас не в том состоянии…

– Я на этом настаиваю! – в отчаянии Журавушкин не соображал, что сам идет в западню. Ему не терпелось исправить ситуацию.

– Ну, хорошо, – кивнула судья. – Андрей Георгиевич, покиньте трибуну. Дайте слово другому мужчине, проживающему в вашем доме. Нам всем надо передохнуть.

Удивленный Фима поднялся на трибуну.

– Ваша честь, господа присяжные… – Журавушкин для эффекта сделал паузу. – Я узнал этот факт от Раисы Гавриловны, но по ее просьбе вынужден был молчать. Дело в том, что моя подзащитная приносит себя в жертву ради человека, которого любит. Своего мужа.

Журналисты тут же оживились. Жена-то, оказывается, любит мужа, а не красавца-актера! Да еще и в жертву себя приносит этому чудику! Да в уме ли господин адвокат? Судья тоже посмотрела на Журавушкина удивленно. Даже прокурор сказал «ну-ка, ну-ка» и подался вперед.

– Я не понимаю, о чем вы… – рассеянно сказал Фима Раевич.

– Только давайте на этот раз обойдемся без Бодлера, – предупредил Журавушкин. – Сдается мне, Ефим Иванович, что за цитатами классика вы прячете свое истинное лицо.

– Кто? Я? – искренне удивился Фима.

Он был сейчас в состоянии прострации. Журавушкин понял, что Раевича можно взять голыми руками. Вот сейчас Ефим Иванович будет говорить правду и только правду.

– В тот вечер, когда была убита Настя, вы первым вышли в сад, – громко сказал он, обращаясь к Раевичу. – Вы, а не моя подзащитная, и не Градова. Ваша жена разговаривала на кухне с Василисой Петровной. Они обсуждали сломанный кран. Дверь была приоткрыта. Раиса Гавриловна видела, как вы на цыпочках, в одних носках, крадетесь к выходу, прижимая к груди ботинки! Это так?

– Я…

– Говорите: так оно и было?

– Да, – сдался Раевич.

– Говорите всю правду! – велел Журавушкин.

– Но я не могу… – простонал Ефим Иванович.

– Стараниями адвоката Журавушкина у нас, кажется, появился новый кандидат на роль убийцы, – с иронией сказал прокурор.

– Молчать! – грохнул о трибуну молоток. – Вопрос серьезный и по существу! Раевич, это вы, опережая всех, вышли в сад?!

– Да.

– Говорите!

– Хорошо. Я расскажу все. Я хотел молчать, но теперь скажу. Прости, Рара, – он бросил умоляющий взгляд на жену. – Я очень тебя люблю, но эти люди меня вынуждают.

– Раевич! – пригрозила судья. – Не пытайтесь нас разжалобить!

– Я ведь уговаривал Рару не ходить в сад, – тяжело вздохнул Ефим Иванович. – У меня было дурное предчувствие, и Бодлер… Извините. Зачем я снял ботинки? Честное слово, не знаю! В кухне я услышал голоса. Я пошел за своей женой, но потом понял, что ее что-то задержало в доме. Как потом оказалось, сломанный кран. Я почему-то решил, что могу все исправить, – горько сказал он. – Мол, поговорю с Настей, и она успокоится. Тихо-мирно уедет из нашего дома, и мы заживем, как прежде. Не знаю, почему я так решил? В общем, я вышел в сад. Ночь была так прекрасна! На небе сияла луна. Я сразу вспомнил Бодлера, на ум пришли строки… Извините. Я подумал, что в такую прекрасную лунную ночь вряд ли случится что-то дурное. Они ведь женщины. Обе. Красивые. Влюбленные. Рара все ей сумеет объяснить. Я искренне на это надеялся. Я был против того, чтобы мы уехали в какие-то Кузьминки. Нет, меня не бытовые удобства волновали, вовсе нет. Мне за пятьдесят. Я уже не молод, хотя и не стар. Но к этому возрасту жизнь уже входит в привычную колею, она течет размеренно, без всяких потрясений. Что такое переезд? Недаром ведь говорят, что он приравнивается к пожару. Мою жизнь пытались поджечь, и я вовсе не был уверен, что выживу в этом огне…