Галина Романова - Лучший день в году

Проскурин кивнул, оттянул ворот футболки, будто он душил его. Провел рукой по светлым волосам, в которых было много седины.

– Это был канун Нового года. Мне вдруг позвонил Генка и предложил посидеть с женами в ресторане. Я удивился, до этого не общались почти. Но отказывать не стал, когда узнал, что он не на Таньке женат. Встретились, познакомили жен и… И в моей жизни начался очередной кошмар… Непрекращающийся! Я же не знал тогда, что эту встречу приказала Генке организовать Татьяна. Не знал, что за это она предложила ему долю в бизнесе. А он тогда, создав семью, на хлебе и воде сидел. У родителей жены жил, а там отец такой…

Иван Митрофанович, слушавший всех с каменным лицом, гневно крякнул, но от комментариев воздержался.

– Танька, поняв, что со своим гением у нее ничего не выйдет, предложила мне долю в бизнесе, практически безвозмездно, а за это потребовала… Потребовала… Не могу!! – Он судорожно дернулся всем телом. – Не могу выговорить!!

– А за это она потребовала подложить его жену мне в постель, – бесцветным голосом отозвался Проскурин. – Все случилось тем самым вечером. Мы засиделись в ресторане. Потом поехали к нам, много пили. Веселились, танцевали. Алина, она была… Она была такой светлой! Она чем-то напоминала мне Верочку. Я не знаю, как все произошло! Не знаю! Но проснулся утром я в своей постели с Алиной. Жены не было. И… И все! Дальше как в тумане. Все эти годы как в тумане! Я полюбил ее, сильно полюбил. Мы начали тайно встречаться. Потом она вдруг говорит, что беременна. И что отцом ребенка являюсь я. Что Генка бесплоден. Я не знал, что делать! Это были и радость, и несчастье одновременно! Я просил ее, умолял уйти от Генки. Чувствовал какую-то грязь во всем этом. Что-то не давало мне покоя. И я не о нашей с ней неверности говорю! Иногда казалось, что нами кто-то очень искусно манипулирует! Мы желаем делать так, а делаем иначе. Мы собираемся разводиться со своими супругами, а в результате проживаем вместе еще несколько лет. Моя жизнь напоминала мне прекрасный ночной кошмар. Когда и страшно, а просыпаться нет желания.

– Сволочь ты! – неожиданно подал голос Иван Митрофанович. – Беспутная, непорядочная сволочь! Алину счастливой не сделал, жену обманывал. Как же так можно?!

– У нее все получалось… У нее все получалось… – Геннадий поднял на них безумные глаза, наполненные слезами. – Я ведь не был бесплодным, не был! Она родила от меня детей, и они точно мои, я проверял! Я делал анализ ДНК! А тогда… Девятнадцать лет назад она каждый день в офисе подливала мне в кофе гормональный раствор, делая меня неспособным к зачатию. И потом, сколько я жил с Алиной, она это проделывала каждый день. Она подавляла мои сперматозоиды таким образом, что даже анализы не показали причины. Она… Это чудовище… Она очень талантливый химик. Очень! Хочешь, скажу, как она отправила всех твоих женщин в петлю? Хочешь?

В кабинете повисла такая тишина, что стал слышен слабый комариный писк в углу за шкафом. И шелест листьев за плотно закрытым окном.

– Еще в школе это чудовище очень любило химию. Очень! Она часами засиживалась в лаборатории с учителем по химии и все спрашивала, записывала, смешивала, создавала. И ей удалось! Удалось создать аналог нервно-паралитического газа. Не такой сильный, неспособный особенно сковывать движения и действующий несколько минут, не больше. И это не был газ, это была жидкость. Но эта химическая дрянь на несколько минут, всего лишь на несколько минут, способна была подавлять волю. Живой организм, как робот, выполнял команды. И все! Сначала она испытывала это на бродячих животных. Понять было ничего невозможно. Потом принялась за бомжей. Приложит к морде намоченный платок, и все – приказывай, что хочешь! Главное, никаких следов в организме! Вообще никаких! Однажды мужик успел раздеться до трусов в сорокаградусный мороз. За минуту! У нее на эту разработку и опыты ушел год. К вашему выпускному балу! – Гена глянул на Проскурина, сидевшего с серым, как камень, лицом. – К выпускному балу все было готово. Она убила твою Веру! И жену твою убила тоже! И… Алину!

И вдруг!

– Ты врешь, Гена. Ты врешь! – Слабый болезненный голос Ильи, все это время опиравшегося на крепкое Женькино плечо, напомнил громкий шепот. – Алину убила не она! Вернее, не одна она, черт… Тебя сняла моя фотокамера. Тебя и Таньку. Вы там были вместе! Сначала Алина с этим вот в койке кувыркалась. Потом он уехал. Я ушел. Пришел, а все уже… Все на записи есть. Как вы в сарай входите следом за Алинкой, как потом выходите. Как она выходит с веревкой. Потом снова вы все туда заходите. Только я показывать ее боялся. Да и сестра она мне. Хоть и сволочь приличная. И честно… Честно, думал, что это не вы убили Алину. И молчал, потому что считал, что Алинка сама это сделала, когда вы ушли. А вы просто ее обнаружили и промолчали. И потом, через год, Танька просто попросила просмотреть записи. Мол, может, есть что-то, способное тебя от тюрьмы отмазать. Я вырезал. Предоставил. От тюрьмы тебя отмазал. А благодарность?! Благодарность где?! Вместо этого ты пришел меня убивать?! А там не я! Там Сопунов! А ты обознался!