Валерия Леман - Богиня кофейного рая

– Ты где?

Что ж, Леню не меняла и Африка – ни «здрасте», ни «как дела?», сразу – в огонь и на передовую: «Ты где?» В подобных случаях моя любимая бабуля Варя всегда отвечала в рифму и ненормативной лексикой. Разумеется, я сдержался.

– Леня, я – в Африке. А ты?

– И я. Уточняю: я не просто в Африке, я в Аруше, на улице Пиндюк-Индюк – хрен его знает, как произносится ее танзанийское название. А ты все еще доишь коров на семейной ферме?

– Не дою, не обучен, дружище, – хмыкнул я. – Я собираю кофе в корзину. А ты хочешь мне помочь?

– Болван, я хочу, чтобы ты прилетел ко мне в Арушу, пил со мною всю ночь во всех злачных заведениях этого вполне приличного городишки, одновременно выслушивая исповедь влюбленного засранца!

Последнюю фразу Леня выкрикнул своим фирменным высоким фальцетом с визгливыми нотками. Все ясно и понятно: черная Маша родом из Московии довела черного Леню до умопомрачения. Я хмыкнул.

– Ты бы мог легко исповедаться кюре в католическом храме, прямо под статуей поддельной Черной Мари…

В ответ раздалась такая длинная тирада нецензурной исконно русской брани, что я поспешил успокоить старого приятеля.

– Все понял, пожалей мои уши, Куятэ! Говори, куда ехать…

Краткая инструкция, опять-таки с солидным слоем ненорматива при описании некой площади с труднопроизносимым названием, несколько минут дороги, и я наконец был на месте.

– …И все из-за тебя, маму твою, пиндюк ты недоделанный!

В словах бедняги Лени звучали искренние слезы, он смотрел на меня огромными черными глазами, полными тоски.

Я вздохнул.

– Что будем пить?

– Ага, подмазываешься, гаденыш! Думаешь залить свою вину горячительным?! Давай напьемся и устроим здесь бучу, мама-папа-ля-ля-ля! Только учти: так как ты белый, все добровольные зрители будут на моей стороне.

– Да успокойся ты наконец! Мы, конечно, не в России, но все-таки – вдруг кто-то из клиентов этого заведения понимает русские матюги?

– А мне плевать и…

Дело шло к ночи, и мы с Леней по моей личной инициативе сидели в том самом стриптиз-клубе «Бурка», где, по словам подруги Нгала, год назад он совратил одну из стриптизерш. По местным правилам, как любезно сообщил нам один из барменов клуба, стриптиз начинается ровно в полночь и ни минутой раньше, поэтому оставшиеся до шоу минуты мы просто сидели за одним из столиков, дули местное пивко, и я выслушивал плач Лени Куятэ.

Сами понимаете, я по части спиртного гораздо крепче Лени, а потому, если после второго бокала измерением в пол-литра я только начинал лениво улыбаться, то слабак Леня к этому времени уже качал головой и в своем плаче перешел на чистый мат, подчеркивая отдельные слова ударами кулака по столику.

Не буду переводить его трехэтажные реплики, скажу лишь, что все они касались жутковатого факта: как оказалось, сто лет назад, в годы нашего студенчества, в меня была безумно влюблена его черная Маша, а при нашей вчерашней неожиданной встрече в церкви ее любовь вдруг вновь проснулась, от чего страдать приходится, естественно и натурально, бедняге Лене.

После того как Леня в десятый раз повторил свой плач с активнейшим использованием ненормативной лексики, а я в сотый раз настоятельно посоветовал ему не материться, нам вдруг подмигнул толстый дядька в расхристанной рубахе, сидевший за соседним столиком.

– Привет, Россия, Москва, Челябинск! – выкрикнул он на вполне приличном русском и почти дословно повторил последнюю реплику Лени с его пожеланиями некой до жути неприличной маме.

Не знаю, возможно ли сказать, что чернокожий Леня покраснел, но, глядя на его ошарашенное лицо, я склонился к тому, что именно это и произошло. Во всяком случае, ему было очень даже неудобно; он широко улыбнулся соседу, сведущему в русском ненормативе, и на всякий пожарный заговорил со мной вполголоса, по мере возможности избегая классических матюгов.

– Ладно, за все, как говорится, прости-подвинься. Понимаю, что тут ты ни в чем не виноват, но надо же мне кому-то излить свою душу! Знал бы ты, как эта… стервоза, – испуганный взгляд в сторону улыбающегося соседа, – с самого начала мотает мне нервы. В двух словах…

Бедняга перевел дух.

– Короче, как выяснилось, Машка в тебя влюблена, причем еще со времен нашего студенчества.

– Дорогой друг Леня, – усмехнулся я, – об этом ты мне уже поведал раз десять, так что я в курсе. Могу лишь в десятый раз сообщить тебе, что лично я в короткое время моего обучения в МГУ в упор не помню никакой Маши. И между прочим, разве тогда ты был в нее влюблен? Насколько я помню, в те счастливые годы ты был абсолютно свободный художник, если в кого влюбленный, то в футбольный мяч.